Один из первых симптомов, в которых проявляется болезнь, представляет собой вспышку сыпи наподобие коревой – лента вокруг головы и шеи заболевшей персоны. Сыпь цвета мов вскоре распространяется и иногда полностью покрывает собой тело больного.
«Корь цвета мов», сатирическая статья в журнале Punch [292]
Будучи результатом промышленной революции, белый мышьяк вырабатывался в процессе промышленной добычи руды и ее плавления. Аналогичным образом токсичный химический бензол, применявшийся в производстве анилиновых красителей, являлся побочным продуктом коксования каменного угля. Нехватка природных ресурсов для освещения – китовой ворвани и свечного сала в первых десятилетиях XIX века подстегнула развитие таких технических новшеств, как газовое освещение и отопление углем[293]. После использования угольного топлива оставалось большое количество каменноугольной смолы, вязкого черного осадка. Химики искали применение этой изобильной грязи как в промышленности, так и в медицине. В попытках синтезировать хинин для лечения малярии восемнадцатилетний Уильям Генри Перкин обнаружил, что черный раствор каменноугольной смолы, с которым он работал, окрашивает ткань в пурпурный цвет. Популярный журнал All the Year Round, редактором которого являлся не кто иной, как сам Чарльз Диккенс, охарактеризовал полученный оттенок как «насыщенный и чистый, годящийся для чего угодно, будь то веер, туфелька, платье, лента, носовой платок, галстук или перчатка. Он придаст сияния неизменно мягким сумеркам женского взгляда, он примет любую форму, лишь бы порхать у ее щеки, прильнуть к ее губам, поцеловать ее ножку, шептать ей на ухо. О, пурпурный Уильяма Перкина, ты счастливейший из цветов»[294]. Так на свет появился эротически пленительный цвет мов, а создавший его химик разбогател. Пурпурно-лиловый цвет сохранял популярность на протяжении всего XIX столетия и нередко «целовал» женские ножки, о чем свидетельствуют туфли из Музея обуви Bata. «Щегольские» сапожки 1860-х годов из шелкового атласа, окрашенного мовеином – лиловым красителем на основе анилина, достаточно сильно выцветшие, были куплены англичанкой во Франции. Однако не все издания встретили цвет мов с таким воодушевлением. Журнал Punch в шутку сравнивал быстрое распространение анилинового лилового среди модных мужчин, женщин и детей в Англии в 1859 году с вирусной эпидемией кори – заболевания, при котором кожа покрывалась яркими лилово-красными пятнами (ил. 3 во вклейке). Как уже говорилось выше, модные критики использовали медицинский язык, называя моду на цвет мов «очень заразной». Таким образом, салоны модисток и шляпные ателье были рассадниками заразы, которые «сейчас же необходимо пометить вывеской „Опасно“». Даже если ее «воздействию подвержен в основном слабый пол», некоторых мужчин болезнь может настигнуть в более легкой форме, но «в целом для исцеления будет достаточно одной доброй дозы насмешки»[295]. Другой обозреватель давал менее пугающий прогноз, называя моду на лиловый «небольшой лихорадкой» и «легким модным помрачением на почве пурпурного Перкина». Он описывал, как, выглянув в окно, повсюду видел этот цвет: «налицо апофеоз пурпурного Перкина – пурпурные руки встречаются в рукопожатии у парадных, пурпурные руки машут из открытых карет, пурпурные руки грозят друг другу с противоположных сторон улицы, пурпурные платья теснятся в ландо, застревают в кебах, толпятся на пароходах, наполняют железнодорожные вокзалы – все они летят за город, словно стаи пурпурных перелетных райских птиц»[296]. Такой способ описания быстрого и порой алогичного распространения модных веяний до сих пор используется нами, когда речь идет о «вирусном» изображении, видео или событии. Конечно, обозреватели XIX века наблюдали, как новые красители распространялись от одной женщины к другой или мигрировали из города в деревню, однако этот феномен универсален, как и химические краски, которые до сих пор окрашивают нашу одежду.
Изобретение анилиновых красителей повлияло на жизнь всех слоев общества и привело к ряду научных, медицинских и промышленных разработок. В их число входит появление иммунологии и химиотерапии – анилиновые красители позволили исследователям окрасить и распознать палочки туберкулеза и холеры, а также производство синтетических ароматизаторов и пищевых красителей[297]. Однако многие из производных анилина были токсичны, а некоторые из составов на основе этого вещества стали сырьем для производства смертоносных взрывчатых веществ. Однако, несмотря на эти опасности, история изобретения Уильяма Перкина пересказывается во многих восхваляющих его текстах и изображениях. Если мышьяк позволял создать натуралистичные зеленые листья, то мовеин (mauve (фр.) – мальва) и фуксин, названные в честь растений, могли воспроизвести и даже превзойти их естественные природные оттенки. Как говорилось в статье из All the Year Round, «скучный буро-фиолетовый цвет» мальвы был «совершенно не похож на сочный пурпурный Перкина»[298]. Фуксин, открытый французским химиком Эммануэлем Вергеном в 1859 году, давал «насыщенный малиново-красный» цвет и в больших количествах использовался в производстве военной униформы. К концу года малиново-красный стал последним писком моды[299]. В Англии его называли в честь триумфальных военных побед: вначале Сольферино, затем Маджента по случаю сражения между войсками Франции и армией Австрии в 1859 году. Платье цвета маджента от престижного парижского ателье Мадам Виньон, датируемое примерно 1869 годом, – доказательство того, что яркий лилово-розовый цвет оставался в моде на протяжении целого десятилетия. К цвету мов вскоре добавился весь спектр цветов, некоторые из них можно видеть на цветовой карте компании Friedrich Bayer & Co., поскольку вскоре красильная промышленность была монополизирована немцами.
