трудная.
— А мы трудностей не боимся, — ухмыльнулся Стульчик.
Судьба сторожа была решена.
— Чингачгук, я должен лететь, — сказал Коля. — Я никогда вас не забуду. Вы сделали для меня столько, что…
— Не надо, — остановил его индеец. — Сколько мог — столько и сделал.
Он протянул Коле лук из орехового дерева, украшенный серебряными пластинками, и колчан со стрелами.
— Это тебе, — бесстрастно произнес Чингачгук. — Сам делал… Только без эмоций, рыжий брат. Я этого не люблю.
Подарок просто ошеломил Колю, и он еле удержался, чтобы не броситься на шею индейцу. Все свои чувства Коля вложил в рукопожатие.
Чингачгук вскочил в седло, поднял сторожа одной рукой и усадил его позади себя.
Редькин и Леро забрались в кабину, и шар медленно начал подниматься. Чингачгук и Стульчик следили за ним, запрокинув головы. Они становились все меньше и меньше, пока, наконец, не слились с зеленью.
Коля долго смотрел вниз, на величественную Долину Вольных Духов. Он немного завидовал Стульчику.
Глава двадцать первая
в которой злой волшебник делает доброе дело
«Калабрия», разрезая носом океанскую гладь, двигалась к острову со скоростью восемнадцать узлов. Сид загорал, сидя в шезлонге. Капитан стоял на мостике, посасывая трубку, и смотрел, как матросы драят палубу. Погода была отличная, из репродукторов лилась музыка, и все это было очень похоже на увеселительную поездку.
Вдруг вахтенный сообщил, что справа по борту движется резиновая надувная лодка с одним пассажиром. «Калабрия» замедлила ход и начала осторожно подходить к лодке, чтобы спасти потерпевшего кораблекрушение. На всякий случай протяжный рев гудка известил человека о приближении корабля. Но человек в лодке даже не повернул головы и упрямо греб, рискуя столкнуться с «Калабрией». Капитан приказал застопорить машины и опустить веревочный трап.
Вся команда прилипла к борту, наблюдая за странным мореплавателем. Сид тоже вглядывался в маленькую фигурку в лодке.
Человек, не обращая внимания на предложенный трап, продолжал свой путь, гоня скорлупу мимо высоченного борта «Калабрии».
— Эй, сумасшедший, — крикнул кто-то из матросов, — забирайся на корабль, не валяй дурака! Назавтра обещают шторм!
Но сумасшедший не откликнулся и на этот раз. Сид наконец, увидел его лицо и ахнул. Это был Тараканыч, злой волшебник из общежития имени Лампы Аладдина.
— Тараканыч! — заорал Сид радостно. — Тараканыч я узнал тебя!
Волшебник прекратил грести, поднял голову и внимательно посмотрел на машущего Сида.
— Я тебя тоже узнал, — прокричал Тараканыч. — Чего тебе от меня надо?
— Да в общем ничего, — смутился Сид, — просто помочь хотим…
— А зачем мне помогать? — удивился волшебник. — Я совершаю кругосветное плавание. Плыву себе, никого трогаю, и вы плывите своей дорогой.
Матросы захохотали.
— Дело ваше, — сказал толстяк, — а то бы поднялись к нам, посидели бы, поговорили, горячий душ приняли и дальше поплыли бы.
— Душ горячий, говоришь? — Тараканыч задумался. — А бычки в томатном соусе у вас есть?
— Есть! — хором откликнулись матросы. — Девать некуда!
— Ну, тогда можно, — смягчился Тараканыч, — только ненадолго, а то мне еще полсвета осталось проплыть.
Его подняли лебедкой вместе с лодкой. Чародей 6ыл в тельняшке, бороденка его топорщилась в разные стороны. На шее у него висел крупный зуб.
— Чей зуб? — спросил Сид.
— А кто его знает, — пожал плечами волшебник. — Выпрыгнула из воды четыре дня назад какая-то тварь, значит, полный рот зубов, и на меня. Пришлось ей один клык удалить в процессе самообороны. Да и вообще, сейчас мода такая, чтоб на шее что-то висело.
Тараканыч прошлепал в душевую, оставляя на палубе мокрые следы.
Раскрасневшийся после мытья, он сидел в каюте Сида, с аппетитом поглощал свое любимое блюдо — бычков в томатном соусе и рассказывал:
— Как наша богадельня взорвалась, все жильцы разбежались. Подай мне, Сид, горчицу. Одни в Африку подались, другие подальше. Кто швейцаром устроился в гостинице, а кто водителем ландо в европейских столицах. Клавка, мерзкий интриган, за длинным флуидором погнался. Ну, а я, подай мне, любезный, перцу, а я подумал, значит, и решил пуститься в кругосветное плавание. Захотелось лицом к лицу, значит, с опасностью. Чтоб соль на губах, ветер в ушах и это… как его… песок на зубах. Нет, вру, короче, захотелось лишений, неприятностей. Еще бычки есть?
Сид принес еще две банки консервов.
— Да, захотелось мне, значит, всего этого, надул я лодку резиновую, кинул туда две пары носков, глобус, чтобы с пути не сбиться, календарь, колбасы разной и поплыл. Всякое случалось. То на мель сядешь, то акула днище распорет только успевай зашивать. А недавно ноги решил помыть. Опустил я их, значит, в океан, пусть отмокают. Вдруг хватает их восьминог своими щупальцами и тянет ко дну. Я, чего скрывать, человек мужественный, но тут чуть было не испугался. Потом успокоился, схватил свою авторучку и выдавил из нее чернила в воду. Вода стала фиолетовая. А у восьминогов такой обычай: пока вода фиолетовая, надо удирать. Этот тоже удрал. Я ноги домыл и дальше поплыл. Все пароходы, как меня увидят, так, значит, начинают спасать. Я даже стал их стороной обходить. И на вашу «Калабрию» ни за что не пошел бы, если бы не ты, Сид. Открой-ка, дорогой мон шер, последнюю баночку. Перекушу у вас малость, передохну и дальше поплыву. Мне к зиме надо успеть земной шар обогнуть. Хорошие бычки у вас, когда расставаться будем, пару ящичков прихвачу.
Окончив трапезу, злой волшебник вытер руки о бороду и улыбнулся:
— Сейчас, братик, я тебе важную новость сообщу, только никому не говори.
Он поманил Сида поближе и тихо сказал:
— Я сейчас спать буду. Может, час просплю, а может — и сутки. Будить меня не надо. Я этого не люблю.
Он улегся на койку Сида, зевнул и махнул рукой:
— Иди, кабальеро, на палубу. Там воздух свежий, там солнце, вода, а здесь без дела не толчись. Кому сказал…
Злой волшебник захрапел. Сид на цыпочках вышел из каюты.
Тараканыч спал весь день, всю ночь и продолжил спать на
