Это быстрый поцелуй, больше похожий на невинный поцелуй в знак признательности за мое спасение, но следующее, что я помню, — рука Майкла обхватывает мой подбородок, а его губы на моих. — Извини, — стонет Майкл, отстраняясь еще до того, как я замечаю поцелуй. — Я не хотел этого делать. Тебе больно, и я не…
Я поднимаю руку и глажу его щеку, наслаждаясь тихим звуком, который он издает, когда тыкается в мое прикосновение. Мне следовало бы согласиться с ним. Но слова, которые привели все в движение много месяцев назад, вылетают вместо этого.
— Поцелуй меня.
Не медля ни секунды, Майкл снова прижимается губами к моим. Его голод всепоглощающий и слишком знакомый. Его поцелуй оставляет меня бездыханной, и только его рот может вдохнуть в меня жизнь. Он отстраняется лишь настолько, чтобы прикусить мою нижнюю губу, спрашивая разрешения, и я с радостью расступаюсь для него. Его язык жадно исследует мой рот, переплетаясь с моим в танце, таком же древнем, как время. Его рука ласкает мой позвоночник, побуждая меня приблизиться.
Я вытаскиваю ноги из-под одеяла и собираюсь забраться к нему на колени, когда по всей комнате раздается громкий стук. Я быстро отстраняюсь, смущаясь, когда понимаю, насколько мы собирались выйти из-под контроля. Но одного его прикосновения достаточно, чтобы стереть каждую мучительную минуту, которую мы провели порознь за эти десять месяцев.
Майкл стоит и подмигивает мне, бесстыдно поправляя брюки. Он идет к двери и открывает ее, чтобы увидеть пожилого мужчину в белом халате и с потертой коричневой кожаной сумкой.
— Роуз, это доктор Гонсалес. Он пришел проверить тебя, теперь, когда ты проснулась.
Доктор сразу же напоминает мне дедушку Эвелин. Он был приятным пожилым мужчиной, который всегда носил в кармане эти маленькие ириски. Доктор Гонсалес проводит стандартный осмотр. Он проверяет мое кровяное давление, слушает мое сердце и просит меня сделать глубокий вдох, что вызывает еще один приступ кашля. Майкл быстро предлагает мне воды, и я благодарю его с легкой улыбкой, на что он отвечает еще одним нежным, но крепким пожатием руки.
В общем, я изрядно помята, но могло быть и хуже. Я это знаю. И если порезы и синяки — это все, с чем я уйду, то мне повезло больше, чем другим жертвам прошлой ночи.
Врач вручает Майклу немного антибактериальной мази, чтобы он нанес ее на мои запястья, бедра и ссадины на коленях. Синяки на моем плече, лице и шее должны будут зажить сами собой.
После того, как врач уходит, Майкл показывает мне ванную комнату, чтобы я приняла душ. Когда я вижу свое избитое и покрытое синяками отражение в зеркале, мне внезапно становится неловко раздеваться перед Майклом, хотя меньше тридцати минут назад я была готова залезть на него, как на чертово дерево. Майкл прочищает горло и ставит стопку одежды, которую он принес, на стойку.
— Я оставлю тебя в покое, если хочешь.
Я хочу сказать «нет» и попросить его остаться, но вместо этого молча киваю. Когда он поворачивается, чтобы уйти, я протягиваю руку, словно останавливая его, и торопливо говорю: — Не мог бы ты… — он с любопытством смотрит на меня через плечо, и я опускаю взгляд на светло-серый кафельный пол. — Не мог бы ты оставить дверь открытой и, может быть… подождать снаружи?
— Конечно, — Майкл пересекает элегантную ванную комнату в два шага. Он нежно обхватывает мой затылок, понимая, как мне больно, и наклоняется, чтобы поцеловать меня в макушку. — Позови, если что-нибудь понадобится.
Я поднимаю глаза только после того, как он уходит, затем намеренно игнорируя свое отражение, снимаю рваное и испорченное платье, наблюдая, как оно падает на пол. У меня возникает внезапное желание сжечь эту чертову вещь, но я решаюсь вместо этого выбросить ее в мусорное ведро.
Горячая вода в душе обжигает мои порезы и ссадины, но этого недостаточно. Мне нужно отмыть каждый дюйм своего тела от отвратительных прикосновений этого ублюдка. Только когда моя кожа красная и ссадина, я чувствую себя немного более собой. Я знаю, что потребуется больше, чем один душ, чтобы очистить мою душу от этого мужчины, но я жива, а он нет, так что это хорошая отправная точка, по-моему. Знания того, что он больше не может причинить боль другим женщинам, пока достаточно.
Мне совсем не чужда боль или страдания. Проснуться с видом маленькой руки твоего мертвого брата, протянутой к тебе, и окровавленного лица твоей матери достаточно, чтобы преследовать девушку всю жизнь. Воспоминания никогда не исчезают полностью, но со временем они достаточно тускнеют до такой степени, что ты можешь запереть их в маленькой коробочке, спрятанной в самом дальнем углу своего сознания.
Даже при открытой двери ванная комната окутана паром, покрывающим гигантское зеркало, к моему большому удовольствию. Я наношу крем, оставленный врачом, затем надеваю пару спортивных штанов и рубашку Майкла. Он даже оставил пару носков, которые поглощают мои ноги, заставляя меня несколько раз закатывать верх, и я усмехаюсь при виде этого.
Майкл ждет меня возле ванной. Он сидит на краю кровати, положив локти на колени и положив подбородок на сцепленные руки. Он выглядит погруженным в свои мысли, и ему требуется мгновение, чтобы понять, что я стою в дверном проеме. Он пробегает взглядом по моей одежде, заставляя меня краснеть. Я знаю, что он просто проверяет меня на предмет признаков еще большей травмы, но его взгляд также оставляет за собой след тепла.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.
— Лучше, — честно отвечаю я. — Спасибо за душ и одежду.
Майкл кивает, прежде чем встать, глубоко вздыхает и смотрит на меня со смешанными чувствами в глазах, которые так напоминают глаза нашего сына. — Мне нужно кое-что узнать, Роуз. Кто такой Лиам?
Майкл
— Мне нужно кое-что узнать, Роуз. Кто такой Лиам?
Это имя беспокоит меня всю ночь, с тех пор, как она произнесла его в машине. Я придумал дюжину различных вариантов его личности. Может, он ее брат или кузен. Надеюсь, что это так, потому что мысль о том, что он может быть ее любовником, вызывает у меня прилив яростной ревности. Он может покончить с собой, мне все равно. И если у нее с этим проблемы, то это очень плохо, потому что я больше не позволю ей ускользнуть из моих рук. Если это означает, что я запру ее в своем темном замке навсегда, то так тому и быть. Она может быть красавицей для моего чудовища.
Роуз смотрит
