Книга Не таковский Маяковский! Игры речетворца - Галина Александровна Антипова

мы

     задыхаемся

        от эстрадных побед,

а у меня к вам, товарищи,

            деловое предложение:

давайте,

    устроим

        веселый обед!

Расстелим внизу

        комплименты ковровые,

если зуб на кого —

         отпилим зуб;

розданные

     Луначарским

           венки лавровые —

сложим

    в общий

        товарищеский суп.

Решим,

    что все

       по-своему правы.

Каждый поет

      по своему

           голоску!

Разрежем

     общую курицу славы

и каждому

     выдадим

          по равному куску.

Бросим

    друг другу

         шпильки подсовывать,

разведем

     изысканный

           словесный ажур.

А когда мне

      товарищи

           предоставят слово —

я это слово возьму

         и скажу:

– Я кажусь вам

        академиком

              с большим задом,

один, мол, я

      жрец

         поэзий непролазных.

А мне

   в действительности

             единственное надо —

чтоб больше поэтов

         хороших

             и разных.

Многие

    пользуются

         напосто́вской тряскою,

с тем

   чтоб себя

       обозвать получше.

– Мы, мол, единственные,

            мы пролетарские… —

А я, по-вашему, что —

          валютчик?

Я

    по существу

       мастеровой, братцы,

не люблю я

      этой

        философии ну́довой.

Засучу рукавчики:

        работать?

             драться?

Сделай одолжение,

         а ну́, давай!

Есть

  перед нами

       огромная работа —

каждому человеку

        нужное стихачество.

Давайте работать

        до седьмого пота

над поднятием количества,

           над улучшением качества.

Я меряю

    по коммуне

         стихов сорта,

в коммуну

     душа

        потому влюблена,

что коммуна,

      по-моему,

          огромная высота,

что коммуна,

      по-моему,

          глубочайшая глубина.

А в поэзии

     нет

       ни друзей,

            ни родных,

по протекции

       не свяжешь

            рифм лычки́.

Оставим

    распределение

             орденов и наградных,

бросим, товарищи,

         наклеивать ярлычки.

Не хочу

    похвастать

         мыслью новенькой,

но по-моему —

        утверждаю без авторской спеси —

коммуна —

      это место,

          где исчезнут чиновники

и где будет

     много

        стихов и песен.

Стоит

   изумиться

        рифмочек парой нам —

мы

     почитаем поэтика гением.

Одного

    называют

        красным Байроном,

другого —

     самым красным Гейнем.

Одного боюсь —

        за вас и сам, —

чтоб не обмелели

        наши души,

чтоб мы

    не возвели

         в коммунистический сан

плоскость раешников

          и ерунду частушек.

Мы духом одно,

        понимаете сами:

по линии сердца

        нет раздела.

Если

   вы не за нас,

         а мы

           не с вами,

то черта ль

      нам

        остается делать?

А если я

    вас

      когда-нибудь крою

и на вас

    замахивается

           перо-рука,

то я, как говорится,

         добыл это кровью,

я

   больше вашего

         рифмы строгал.

Товарищи,

     бросим

         замашки торгашьи

– моя, мол, поэзия —

           мой лабаз! —

всё, что я сделал,

         всё это ваше —

рифмы,

    темы,

       дикция,

          бас!

Что может быть

        капризней славы

                  и пепельней?

В гроб, что ли,

        брать,

           когда умру?

Наплевать мне, товарищи,

             в высшей степени

на деньги,

     на славу

         и на прочую муру!

Чем нам

     делить

        поэтическую власть,

сгрудим

    нежность слов

           и слова-бичи,

и давайте

     без завистей

           и без фамилий

                   класть

в коммунову стройку

          слова-кирпичи.

Давайте,

    товарищи,

         шагать в ногу.

Нам не надо

      брюзжащего

            лысого парика!

А ругаться захочется —

            врагов много

по другую сторону

         красных баррикад.

Разговор с фининспектором о поэзии

Гражданин фининспектор!

          Простите за беспокойство.

Спасибо…

     не тревожтесь…

               я постою…

У меня к вам

      дело

         деликатного свойства:

о месте

    поэта

       в рабочем строю.

В ряду

    имеющих

        лабазы и угодья

и я обложен

      и должен караться.

Вы требуете

        с меня

          пятьсот в полугодие

и двадцать пять

        за неподачу деклараций.

Труд мой

     любому

         труду

            родствен.

Взгляните —

       сколько я потерял,

какие

   издержки

        в моем производстве

и сколько тратится

         на материал.

Вам,

  конечно, известно

           явление «рифмы».

Скажем,

    строчка

        окончилась словом

                «отца»,

и тогда

    через строчку,

           слога повторив, мы

ставим

    какое-нибудь:

       ламцадрица-ца́.

Говоря по-вашему,

         рифма —

              вексель.

Учесть через строчку! —

            вот распоряжение.

И ищешь

     мелочишку суффиксов и флексий

в пустующей кассе

         склонений

              и спряжений.

Начнешь это

       слово

          в строчку всовывать,

а оно не лезет —

        нажал и сломал.

Гражданин фининспектор,

             честное слово,

поэту

   в копеечку влетают слова.

Говоря по-нашему,

          рифма —

              бочка.

Бочка с динамитом.

          Строчка —

               фитиль.

Строка додымит,

         взрывается строчка, —

и город

    на воздух

         строфой летит.

Где найдешь,

       на какой тариф,

рифмы,

    чтоб враз убивали, нацелясь?

Может,

    пяток

       небывалых рифм

только и остался

        что в Венецуэле.

И тянет

    меня

       в холода и в зной.

Бросаюсь,

     опутан в