Мало-помалу контакт со Смолягиной креп. Я много рассказывал о своей «семье», о своей матери. Прочую чепуху… Много говорил о своем долге солдата. Смолягина явно колебалась, но не хотела выводить меня на партизанский отряд. Но и время не ждало. Тогда я имитировал уход от Смолягиной, и сердце ее дрогнуло. Она повела меня к Алферовой, не подозревая, что за нами по следу идут… От Алферовой я попал в отряд. Оказалось — Лось находился именно у них. Надо сказать, что Смолягин отнесся ко мне с недоверием, а Лось опознал меня и заорал: «Лесник! Фашистская гадина! Почему боек спилил?..» Меня посадили в землянку и запретили выходить, поставили часового… Я должен был захватить документы партизанского отряда… К тому времени я понял, что отряд — своеобразная пересылочная база и выполнял чисто разведывательные операции. Связной из отряда уйти не мог — Глобке обложил болото намертво, рация у них не работала — село питание… Во время обстрела немцами островка часовой был убит. Взяв его «шмайсер», я подкрался к землянке командира и комиссара… Они были там… Я выпустил в них всю обойму и выскочил из землянки. Первое, что я увидел, был Лось с карабином в руках. Я бросился бежать и почти добежал до берега, но вдруг почувствовал удар в голову, и больше я ничего не помню. Очнулся у Готта в кабинете. Меня спросили про отряд, и я вынужден был сказать, чтобы не сознаться в своей собственной трусости, что отряд полностью уничтожен. Может быть, поэтому Лосю и удалось уйти…
— Как вам удалось легализироваться после войны?
— Перед окончанием войны я воспользовался документами на имя Лозового… Я знал, что он умер в одном из концлагерей, а его деревня почти полностью уничтожена. Я остался в небольшом концлагере, а через неделю нас освободила Красная Армия… После войны я осел на Украине — подальше от тех мест, где меня могли опознать свидетели…
— Посмотрите внимательно на эту фотографию. Вы знаете, кто на ней изображен?
— Да, это Глобке.
— Вы знаете его настоящую фамилию?
Лозовой напрягся, и в его глазах мелькнул страх.
— Вы знаете его настоящую фамилию?
— Косяков.
— Где он скрывается в настоящее время?
Лозовой молчал, тяжело дыша и вытирая пот скомканным платком.
— Нет, не знаю.
— Послушайте, Зажмилин, в это с трудом верится. Если Глобке, он же Косяков, знал, что вам известна его настоящая фамилия и вы остались живы, значит, ему вы были нужны. А это значит, что вы располагаете сведениями, где он находится в настоящее время…
— Мне это поможет?
— Вопросы здесь задаю я, — отрубил Росляков и бросил взгляд на Андрея, сидевшего сбоку.
— Он… во Львовской области… работает на мельнице. Фамилия Пасичный Станислав…
Андрей не спеша вышел из кабинета, и через час телеграмма о Пасичном лежала на столе начальника Управления комитета госбезопасности по Львовской области.
На следующий день у здания управления Андрей заметил Петрова, который высматривал кого-то среди проходивших сотрудников.
— Андрей Петрович, с Росляковым плохо… Только что звонила его жена. Бери мою машину — и к нему…
Высокий седой врач складывал чемоданчик.
— На этот раз, Владимир Иванович, ты легким испугом отделался, — сердито басил он, хмуря брови и косясь на лежавшего в кровати Рослякова. — Но с меня хватит… раз ты меня уговорил, второй — конец. Сейчас в госпиталь, потом на месяц в санаторий… — Он заметил, что Владимир Иванович сделал отрицательный жест рукой, и поднял ладонь. — Хватит, Володя. Все, ты меня знаешь… Я ведь и к генералу могу пойти, и в партком, до каких пор над собой издеваться можно? Ты здоровый нам нужен. Собирайся, полковник, машина за тобой придет через полчаса. Я уже звонил…
Когда за доктором закрылась дверь, Владимир Иванович увидел прижавшегося к стене Андрея.
— Что это, — спросил он слабым голосом, — доступ к телу уже открылся? Ты почему, боец, не на работе?
— Владимир Иванович, — Андрею стало невероятно жалко его, и он, подойдя к полковнику, взял его руку, — вы уж поправляйтесь… Ребята волнуются, вот и прислали меня. Может, что нужно…
— Эх, боец, боец…
Кудряшов понимал, что хотел сказать полковник, да и сам Владимир Иванович знал, что Андрей его понимает: нового сердца не вложишь. А может, это и не надо? Росляков смотрел снизу на Андрея и думал о том, что в каждое его «бойце» со временем начинает жить маленькая частичка его, Рослякова, и этим можно гордиться. В каждом ученике продолжается учитель.
На совещание к начальнику управления Андрей попал только к концу. Он осторожно присел рядом с Петровым и на его вопросительный взгляд тихо прошептал:
— Страшного ничего. Врач сказал, что это сильное переутомление…
А генерал продолжал говорить:
— …Только что закончено дело о гибели партизанского отряда Тимофея Смолягина. Нет теперь таинственной гибели — есть патриоты, до конца выполнившие свой долг чекистов и коммунистов. Выявлены подлые каратели и гестаповские агенты. Органами государственной безопасности арестованы и будут преданы суду опасные государственные преступники Зажмилин и Косяков, их ждет справедливое возмездие. Хочется от всего сердца поздравить чекистов отдела полковника Рослякова. Мне кажется знаменательным то, что этим делом занимались и молодые контрразведчики, и такие асы нашей работы, прошедшие большой путь в контрразведке «Смерш» во время войны, как полковник Росляков и подполковник Петров. Честь и хвала им и партийной организации отдела, что они так по-отечески умно и ненавязчиво помогали молодым контрразведчикам найти себя, найти тот единственный правильный путь, который привел к раскрытию этого дела. Никто не забыт и ничто не забыто — это не фраза! Это суть нашей работы. Ведь, помимо карающей функции, органы госбезопасности выполняют функцию защитника советских граждан, функцию исключительно благородную! Так и в этом деле… После его окончания мы с уверенностью можем сказать всем — да, Смолягин, Хромов, Дерюгин, Незванцев, Рыжиков, Попов, Алферовы, Дорохов и другие партизаны — это герои Великой Отечественной войны. Они были бойцами специального разведывательного отряда в фашистском логове и принесли неоценимую помощь Родине. Могу вам сказать, товарищи, что сейчас решается вопрос о награждении всех участников партизанского отряда Смолягина правительственными наградами…
Стол Мария Степановна решила поставить в саду под яблонями, и для этого пришлось выкосить траву между ними. Большой смолягинский стол, потемневший от времени и в доме казавшийся неуклюжим, в саду словно преобразился. Причудливая резьба заиграла, а по крышке пошли, побежали блики, словно само солнце тоже пришло в гости и выискивало место, где бы присесть.
Агриппина Ивановна и Смолягина с ног сбились, таская из дома угощенья и расставляя на столе.
— А вот и Дороховы, — сказала Мария Степановна.
По проулку
