Совсем забыл. По вечерам, когда мы смотрели телевизор, она обычно лежала на диване, а я грел ей ноги. Она засовывала их мне под рубашку.
Мы помолчали.
– Она набрала ванну. Всегда делала горячую. Гораздо горячее, чем я мог вынести. И она пробыла там какое-то время, но я не могу сказать, сколько именно. Господи, я был под таким кайфом, что едва ли смог бы сказать, какое число.
Я вздохнул и почувствовал, как напрягся при воспоминании об этом. Мэри крепко сжала мою руку.
– Прошло какое-то время. Помню, как я стал барабанить в дверь. Как кричал, чтобы она вылезала побыстрее. После дешевого пойла, которое я вылакал – по-моему, это был «Будвайзер», – мне очень нужно было отлить. Я стучал в дверь, а она не открывала. Я начал злиться. Слышишь, Мэри? Думал, она нарочно не обращает внимания. И вот я вышибаю дверь, а она в ванне. Мертвая. Мертвая уже несколько часов. И вода еще не успела остыть.
Пакетик с таблетками? Он был пуст. Она приняла их все, одну за другой, не останавливаясь. В конце концов, они решили, что это случайное утопление, но это чушь собачья. Рейчел не была каким-то глупым подростком, она знала, что делала. И в том, что она сделала, прежде всего моя вина. Понимаешь? Она увидела меня настоящего, увидела, кто я на самом деле, и просто не смогла больше так жить. Ни минуты.
– Томас, я…
– Я запаниковал, Мэри. Понимаешь? Начал прибираться в квартире. Спустил таблетки и бог знает что еще в унитаз. Хотел даже уложить ее в постель и представить все так, будто она умерла во сне. Или вынести на улицу. Понимаешь? На улицу. Что, черт возьми, со мной не так, Мэри?
Я поднял на нее глаза. Выдохнул, вдруг осознав, что все это время задерживал дыхание. Руки дрожали. Пальцы сжались в кулаки, и ногти впились в ладони.
Мэри стояла неподвижно. Она выдержала мой пристальный взгляд и не отступила. И она все еще держала меня под руку.
Постепенно напряжение ушло. Я глубоко вдохнул и почувствовал в груди легкость.
Дождь усилился. Крупные капли застревали в волосах и стекали по щекам.
– Ты не виноват, Томас.
Я закрыл глаза. Наверное, просто еще не был готов это услышать. Почувствовал, как скапливается внутри выходящая из костей тяжесть.
– Ты не виноват, – повторила Мэри и положила руку мне на плечо. Она была так близко, что даже под дождем я ощущал ее тепло.
– Не прикасайся ко мне, – тихо сказал я. – Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Томас, я просто хотела сказать…
– Я знаю, что ты хотела сказать. – Я еще раз глубоко вдохнул и сжал кулаки. – И я знаю, что ты хотела как лучше. Но ты не знаешь, как это было, и не знаешь, что я делал. Так что не говори, что я не виноват. Я не хороший парень, Мэри. Ты понимаешь? Ты была права, когда сказала мне убираться. Этот разговор между нами… вся эта чушь… ты – мне, я – тебе. Я думал, мне станет легче, но стало только хуже. Я так больше не могу. Так что, пожалуйста, возвращайся в свою квартиру и оставь меня, на хрен, в покое.
Я развернулся и зашагал прочь. Торопливо, прибавляя шаг, благо шум крови в ушах заглушал все звуки вокруг.
Вернувшись домой, я сразу вышел во двор. Я знал, что найду, но все равно должен был убедиться.
Денег не было.
Поздний вечер. Я чувствую это, хоть и не знаю точно.
Новичок выглядит довольно свежо, хотя его, очевидно, не пригласили на мальчишник. Интересно, куда они пошли. Табби, похоже, утром не брился, думаю, проспал. Либо так, либо парень так и не научился уму-разуму. Но хуже всего, конечно, Камстейн.
У засранца еще и синяк под глазом.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Он сердито смотрит на меня поверх своего кофе и говорит, что задавать вопросы здесь будет он.
Краем глаза замечаю, как Новичок, выходя из комнаты, улыбается. Немного осмелев, наклоняюсь через стол и демонстративно принюхиваюсь, а потом говорю, что от него воняет кончой, и что, скорее всего, он только что трахнул какую-то сучку, которой нравится пожестче. Камстейн грохает чашку на стол, кофе расплескивается и обжигает ему пальцы, а я заливаюсь смехом.
Придурок уходит, и я спокойно наслаждаюсь утренним кофе. Он возвращается с обмотанной влажным полотенцем рукой, и его подбитый глаз словно говорит: только попробуй. Я молчу. Он включает диктофон, тянется за кофе, но чашка-то пуста, потому что, пока его не было, я все выпил.
После этого Новичок отводит меня обратно в камеру. Интересно, он останется поболтать? Они лишили меня прежних привилегий. Больше никакой еды на вынос, никакого радио. Лишили даже естественного освещения – кто-то закрыл окно металлическим листом, и, бьюсь об заклад, я знаю кто.
Они думают, я тяну резину. Утаиваю кое-что. В этом они, конечно, правы. Надо быть полным идиотом, чтобы отдать им то, что у меня есть, не получив готового, подписанного соглашения.
На мой вопрос отвечают, что соглашение уже в пути. Неужели ФБР не слышало о такой вещи, как сканер? – спрашиваю я. Или соглашение везет лично директор?
Новичок расстегивает наручники маленьким серебряным ключиком. Ключей у него целая связка. Там даже ключи от машины. Он кладет их в карман. Вроде бы собирается что-то сказать, завязать разговор, но потом отказывается от этой мысли. Наверху лестницы открывается дверь – слышатся знакомые шаги.
– Воняет кончой! – кричу я через решетку, и физиономия этого ушлепка темнеет от злости.
Он тычет в Новичка большим пальцем. Бедный малыш так напуган, что даже не смеет поднять на меня глаз и торопливо убегает.
Еще несколько секунд, и мы остаемся вдвоем – и решетка между нами.
Я покачиваюсь на мысках, он сверлит меня взглядом. Я подхожу к окну и указываю на металлический лист.
– Так это ты? Потому что… – Тут я прижимаюсь к листу носом и принюхиваюсь, – потому что… ты знаешь, чем пахнет?
Он ничего не говорит, просто лезет в карман и достает свою связку ключей. Я знаю, что будет дальше. Когда он вошел, я заметил у него в правой руке дубинку. Говорит, что я давно напрашивался, а я говорю, что удивлен – чего же он ждал столько времени. Решетка отодвигается, и Камстейн входит в камеру с дикими глазами.
Я даже не пытаюсь его остановить.
Глава 30
Излишне говорить, что в воскресенье утром я проснулся в довольно паршивом настроении.
Дождь продолжался всю ночь. Я слушал его, лежа в постели. Снаружи гудели водосточные трубы. По стеклу сбегали струйки воды. Я повернулся на бок, к серому анемичному свету.
Мысленно я снова и снова возвращался к словам, которые сказал Мэри накануне вечером. К тому, как я все испортил. Она была первым человеком, искренне попытавшимся мне помочь. Она была готова подождать, пока я буду готов открыться, а потом выслушать меня, а я ее оттолкнул. И теперь не знал, как это исправить.
Впрочем, теперь это все уже не имело никакого значения. Боб и его команда целый день работали в доме Каттерсона. Рано или поздно они найдут фотографии. Но даже это было теперь неважно, потому что Мэнсфилд нашла и забрала деньги.
Я скатился с кровати и сейчас же наткнулся взглядом на фотографию Рейчел на тумбочке. Смотреть ей в глаза я больше не мог. По крайней мере сегодня, после вчерашнего
