сердечника – от одного присутствия рядом особенного человека.
– Звезда жив? – интересуется Мышка, когда кофе немного приводит ее в чувство. Она тоже многое помнит из событий полугодовой давности, как и кое-чье обещание устроить ее координатору головомойку.
– Жив, – вздыхает Переяславский с наигранным сожалением. – Ушел перепроходить курсы по организации времени агента. Они ему скоро понадобятся.
Мышка вопросительно выгибает брови, но Игорь ее игнорирует – откидывается на спинку стула и только любуется, словно гладит взглядом.
– Я долго думал над тем, что ты сказала. Про то, что кто-то должен защищать «Заслон», – отвечает он на незаданный вопрос. – И решил, что мне нравится эта идея – защищать тех, кто защищает. «Заслон», например, и другие такие же комплексы. И тебя, – дополняет Переяславский неожиданно.
Мышка хмурится – в том числе потому, что сердце у нее от его слов готово выпрыгнуть из груди.
– Тебе не позволят быть моим координатором, – предупреждает она. В Службе с этим строго, смена координатора – вопиющий случай, клеймо на всю жизнь, Звезда, каким бы он ни был, этого не заслуживает. Игорь кивает.
– Знаю. Поэтому лично прослежу, чтобы он не отлынивал от повышения квалификации и уделял внимание не только баллам задания, но и здоровью своего агента.
То, что Звезда старше него по званию, его очевидно не смущает. Мышка улыбается. Все-таки в Службе Игорь приживется, и, возможно, потому он и ушел из армии на гражданку, отговорившись травмой: армейская субординация и четкое следование приказам явно не его конек. У службистов, несмотря на все регламенты, свобода творчества больше, хотя, конечно, не во всех департаментах.
– Кстати, думаю, чтобы Звезда не забывал, что ему угрожает, нужно внести коррективы, – добавляет вдруг Игорь и, расшарив свое окружение, увеличивает карточку Мышки. Секунду смотрит на нее – и пишет что-то поверх, потом разворачивает к ней.
«Переяславская», читает Мышка ошарашенно на месте своей фамилии.
– Сейчас у тебя по плану трехнедельный отпуск. Перед регистрацией обычно ждут месяц, но, думаю, мне помогут этот срок сократить, – между тем подсчитывает вслух Игорь. – Через две недели заканчивается мой испытательный срок, смогу вырваться на пару выходных в Волгодонск – познакомиться с родственниками и внести коррективы.
Мышка молчит. Она пытается представить, что у них будет за жизнь, и не может. Одна – вечно на заданиях, другой – вечно на службе: ей ли не знать, что агенту помощь координатора может потребоваться в любое время дня и ночи. Встречи украдкой, переписки через ИИ-помощников, короткие, слишком короткие отпуска, из которых их будут постоянно выдергивать. Конечно, все это не навсегда, но лет двадцать еще Мышка планирует находиться в активном строю – что же, полжизни теперь встречаться с мужем пару раз в месяц?..
Мышка ловит себя на том, что даже в мыслях легко называет Переяславского мужем, и усмехается. Похоже, никакие аргументы и сложности на самом деле ее не волнуют – просто все слишком быстро, а она слишком медленно соображает после перелета.
Вот ведь дятел: и здесь умудрился продолбить то, что считает нужным, не считаясь с чужим упрямством и мнением. Определенно, этот позывной ему бы больше подошел.
Кстати.
– Твое мнение? – спрашивает после паузы Переяславский шаблонной фразой координаторов. Мышка поднимает на него глаза и понимает: нервничает. Спокойный вроде бы, насмешливый – а в глазах такое напряжение, что ей, право слово, его жаль.
Поэтому Мышка вместо ответа берет его за руку и прижимает их кончики пальцев друг к другу. Моды настраиваются, будто и не было этих полугода, покалывают под кожей легкими разрядами, пробегают по нервам до самого сердца. Мышка улыбается и отправляет Переяславскому «Увертюру 1812 года».
– Только сделай мне подарок перед коррективами, – просит Мышка, хитро щурясь.
Игорь под победные фанфары Чайковского сжимает ее пальцы, гладит ладонь и вопросительно наклоняет голову, ожидая – ни дать ни взять, довольный от ласки кот.
– Заставь штабистов поменять мне кодовые фразы!
