долю секунды в её голове пронеслись все разговоры, она переосмыслила всё, что рассказала Георгию, всплыли все откровенные фразы, отзывы о его родителях. Вот это кувырок! Теперь не он перед ней раздевается, а она обнажена настолько, что дальше некуда. Гораздо сильнее, чем в тот злополучный день, когда она бежала по деревне без купальника. Она не думала сейчас, каково было слушать Георгию Светины резкости в адрес его родителей, каких усилий стоило ему, нуждающемуся в утешении в день смерти отца, утешать по телефону Свету, пусть и не самостоятельно обнаружившую труп, но расписывающую ситуацию в иных красках. Для телефонного Димы она, конечно, живописала мёртвое тело Ивана и прибавила с удовольствием: «Сразу видно, что человек был мерзкий, и смерть его, разумеется, не украсила!»
– В день похорон Евгения ты только и твердила об этом Дмитрии. Я решил воспользоваться шансом и прикрылся чужим именем. Выждал несколько месяцев, чтобы появление Дмитрия в твоей жизни не выглядело совсем уж подозрительно. Завёл себе новую симку, деньги тебе через карту приятеля посылал, сам говорил мало, больше слушал, прикрывал трубку платком и нарочно занижал голос. Ты меня, кажется, ни разу не узнала…
– Не узнала, – пробормотала Света, глядя на сестру. Лицо её выражало беспомощность, брезгливость и мольбу: только не говори, что предупреждала, не отчитывай за беспечность! Галя молчала, нарочито внимательно приглядываясь к жёлтой тряпочке для протирки стола. Она, лежащая на подоконнике, показалась Гале издали банановой кожурой.
«Странно, – подумала Галя, – бананов, кажется, не покупали».
– А ты? – Света перевела взгляд на Диму. – Ты-то настоящий Дмитрий Ефимов или тоже приехал, чтобы…
Она осеклась, не в силах придумать – чтобы… что?
– Ну? – выкрикнула Света и от волнения швырнула вилку в тарелку. Дима вздрогнул и отвёл глаза. Он готовился, но сейчас не мог вспомнить ни слова из заготовленной речи.
– Что? Что ты молчишь, Дим? Я же вижу, что ты со дня смерти Ивана ходишь сам не свой! Уходишь рано, возвращаешься затемно, куда-то на машине ни с того ни с сего уезжаешь кататься… Я не спрашиваю, ты же только постоялец!
– Прекрати! Я не просто постоялец, и ты это знаешь. Я тебя люблю, Светка…
«О, Господи, – пронеслось у Светы в голове, – он просто решался… сделать мне предложение. А я-то, дура, накрутила себя!»
Георгий мял в руках край скатерти. Он снова опоздал. Он хотел продолжить свою речь именно этими словами, признаться в любви, вручить кольцо в торжественной обстановке. А вдруг бы она именно сегодня согласилась? Узнала бы, что он – телефонный Дима, и согласилась?
«Откуда он взялся, этот чёртов другой Дима? – думал Георгий. – И что делать дальше? Вскочить? Закричать? Проорать на всё Заберезье, что люблю? Что жить без Светки не могу?»
Но он продолжал мять скатерть и ждать возможности улизнуть из-за стола.
– Не уходи, мне надо кое-что рассказать, – шепнул Михаил, заметив, что Георгий украдкой поглядывает на часы.
– Ну, продолжай! – Света осмелела и плеснула себе ещё вина.
– Свет, я… Да, я настоящий Дима Ефимов, так меня зовут с рождения, но в Заберезье я приехал не просто так. Я приехал, чтобы… – он кинул виноватый взгляд на Георгия, – чтобы отомстить Ивану.
Михаил напрягся. В свете последних событий и недавней смерти старшего Оладьева Димины слова звучат подозрительно. Но Иван умер на глазах у Марины, официальное заключение – обширный инфаркт миокарда, острая сердечная недостаточность. Никаких поводов считать смерть Ивана криминальной нет. Или всё-таки есть? Отравление? Сердечный приступ можно спровоцировать отсрочено: насыпал горсть таблеток соседу, а сам в город уехал. Но как насыпал? Растворил в воде, подмешал в еду? Марина утверждает, что Оладьев с Ефимовым вместе не обедали. Да, жилец соседкин приходил, общались, помогал иногда по мелочи, но за стол совместно не садились. Иван за пределы участка выходил редко, с момента появления Димы и до смерти почти всегда был на виду у Марины. А если Иван уходил в сарай, то оттуда непременно слышались звуки топора, молотка или электрорубанка. В сарае Иван никогда не принимал пищи и не пил воды… Это всё Миша выспросил у Марины, так сказать, по-добрососедски, даже не как участковый, дела по поводу смерти Ивана никто возбуждать не планировал, всё ж ясно. А теперь выходит, что стоило? Галя, конечно, сразу же «натравила» Мишу, как только узнала, что в Светином доме поселился какой-то подозрительный тип. Миша приехал, посмотрел на подозрительного типа, распознал в нём типа неподдельно влюблённого и успокоился. Ни на одно фото из ориентировок парень не был похож, сигналов о мошенничестве из соседних деревень в это лето не поступало, бизнес у Дмитрия чистый. Воспитательные беседы Галя могла проводить и сама, а разрушать чужое счастье в обязанности участкового не входит. Света совершеннолетняя, имеет право сожительствовать с кем захочет. Выходит, не распознали всё-таки преступника? Дали ему довести до конца коварные замыслы?
– Я сын первой жены Ивана. От нового брака, – говорил между тем Дима, – но мама часто рассказывала мне о случившемся выкидыше. И о том, что к этому выкидышу привело… Мать по этому нерождённому ребёнку до сих пор убивается… Шутка ли, в июле 1982 года младенца ждали, а рана у неё до сих пор не зажила! В этом году мать опять плакала, всё причитала: «Димочка, твоему несостоявшемуся брату или сестре могло бы тридцать пять лет исполниться…» А мне самому в октябре тридцатник стукнет, захотел я себе подарочек сделать, так сказать, все долги взыскать к празднику. Вот и стал выяснять, где сейчас Иван Оладьев живёт да чем занимается… Мне-то он, конечно, ничего не должен, а вот матери моей жизнь испортил, я решил, что пришло время расплаты.
«Вот чёрт, – подумал про себя Михаил, – а ведь мысль проверить родителей Дмитрия была! Косяк… Эту информацию получить легче лёгкого. Тут же появились бы данные о связи матери Дмитрия с Оладьевым… И тогда был бы повод пообщаться с Ефимовым построже…»
Невнимательность – ещё один дефект всемогущества. Или просто судьбе было угодно, чтобы сложилось всё так, как сложилось?
– Я решил, что приеду в Заберезье, сниму дом по соседству, подружусь с Иваном и однажды отомщу ему за жестокое отношение к моей матери!
Дима посмотрел на Мишу – прямо и открыто:
– Успокойся. Не убивал я Оладьева. Догадываюсь, о чём ты подумал. Ехал мстить, да. Убивать ехал, если хотите. Но не учёл свой характер. Не коварен я по натуре, долгие зловещие планы вынашивать не умею. Исподтишка ничего делать не могу. В морду дать – это запросто, но старших не бью, не так воспитан. Посмотрел на
