свидетелем моего копошения в чужих бумагах. Под стопками медицинских отчетов, фотографий мест, где нашли трупы девушек, лежал фотоснимок закатанный в жесткий пластик. Я поднесла фотографию к окну и внимательно рассмотрела запечатленную на снимке девушку лет двадцати пяти. Золотистые прямые волосы до плеч, с черной полоской у корней, легкая улыбка на загорелом лице, толстые графичные брови, яркие голубые глаза. Такие же как у майора. Я сообразила, что девушка на фото — родственница Иванова. Я перевернула фото, на белом заднике от руки написано: “Запомни меня такой. Такой я и буду вечно. Люблю тебя, младшенький. Твоя Катя.”
Я заглянула в стол. В выдвижном ящике лежал блокнот в кожаной истрепавшейся обложке. Неровный почерк на жёлтых листах, черно-белые рисунки карандашом. Знак бесконечности, знак песочных часов. Я села за стол и стала вчитываться в датированные записи:
“01-03-20. Я рассталась с Максимом. Ну и на фиг он мне нужен? Ни работы, ни квартиры, одни долги. Я устала прозябать в нищете, тратить свои лучшие годы на этого придурка. Но, блин, как же это тяжело. Столько лет вместе, с десятого класса! Расплакалась прямо в автобусе, как дура. Просто накатило и всё. Еду, а слезы сами текут из глаз. Так глупо. Ко мне подсела странная девушка, протянула мне какую-то рекламу. Сказала, что если мне плохо, я могу прийти на собрание “Послушников времени”. Я что, идиотка что ли какая-то, связываться с какими-то дебилами, верящими в фиг знает что? Завтра самое сложное, надо будет собрать быстро вещи со съемной квартиры, пока Максим будет в банке. Главное не встретиться с ним, не дай бог он будет снова пьян.”
“03-03-20. Только отошла от всего, что произошло. Ну я везучая, как тысяча китайцев. Только собрала чемодан, ввалился в хату Макс. Давай орать на меня, стены кулаком бить. Я тихо — тихо пробираюсь к выходу, а он меня так больно схватил за руку, еле отбилась. Чемодан так у него и остался. Богдан вечером увидел синяки на запястье. Говорит — “Я ему башку проломлю”. Я такая “хи-хи ха-ха, уймись младшенький, иди уроки делай”. А Богди взял прут металлический и сломал Максиму руку. Дождался пока тот выйдет из подъезда и напал. Сидит сейчас в детской комнате полиции. Мать бутылку корвалола за сутки выпила, как бы не отравилась. Отец даже приехал, наконец-то вспомнил о нас, сейчас с ментами решает, что с Богданом делать. Придется мне Максиму звонить, что остается? Буду умолять его о том, чтобы он забрал заявление на младшенького.”
“04-04-20. Как же мне плохо! Максим не отстает от меня, преследует. Богдана отправили учиться в военную академию, папа постарался, в конце учебного года пристроил Богди на полный пансион. Мать в больнице с сердцем. Мне страшно. Сегодня опять ехала в автобусе с той блаженной, что всучила мне рекламку секты. Уже думаю к ним обратиться, хоть кто-то будет знать, если что со мной случиться. Живу — то теперь одна. Папка снова умотал к своей новой жене, что-то сказал про Монреаль или как этот канадский город зовется. Собирается уезжать с концами. Страшно из дома выходить, вдруг в подъезде поджидает Максим. Реву каждый день, как дурочка какая-то, все глаза уже красные от слез и морщина между бровей появилась! Да, пожалуй так и сделаю, завтра же позвоню по номеру в рекламном проспекте послушников, хоть какое-то общение.”
“20-06-20. Как же я ошибалась. Послушники никакая не секта. Отличные ребята, окружили меня любовью, помогли с похоронами матери. От отца — то и копейки не дождешься. Хорошо, хоть квартиру эту нам оставил. Положил свой ключ в прихожей, да улетел со своей новой семьей в Канаду. У него теперь, видишь ли новая жизнь, собственная кафедра в университете. Мы с младшеньким в эту новую сказку не вписываемся. Хоть на отпевании был, и то хорошо. Богдана жалко, он думает, что это он мать своими выкрутасами довёл. Он виду не кажет, но я — то знаю младшенького, от того вспыльчивого и одновременно веселого мальчишки и след простыл. Спросила Богди, как тебе в интернате, он насупился, буркнул “Нормально” и перевел тему. Ладно, пока папа обещал платить за пансион младшенького, а мне наказал найти работу. Я папе не сказала, что уже тружусь у послушников. Поедем завтра смотреть какие-то поля, будем там строить первую цветочную ферму. Слышала, что с нами будет “Т”. Это такая честь, в живую увидеть основателя движения послушников, для моего — то уровня!”
Я пролистала дневник сестры Иванова до последней записи.
“16-08-22. Я прошла на новую ступень. Я оказалась достойнее многих, и проявила свою веру, когда, не дрогнув, снесла голову одним махом напуганной птице. Ее кровь, ее энергия жизни текла по моим пальцам. Я чувствовала, на своих губах горячий эликсир жизни. Пьянящая кровь. “Т.” не врал, его учение верно! Я вижу это своими глазами в зеркале. Я стала красивее, мое тело молодеет с каждым подношением ВРЕМЕНИ. Я стала лучше, чем была до клятвы. Завтра будет посвящение. Ритуал. Я немного волнуюсь. Но я пройду его! Я же истинно верую в силу времени, я верую в то, что оно мне подвластно!”
Внизу страницы был нарисован от руки уже знакомый мне знак — красные песочные часы на черном фоне. Заботливая рука Кати обвела этот символ несколько раз неровным кругом. Я дотронулась пальцами до вдавленного в желтый лист кончиком ручки рисунка — тайного знака послушников.
— Не стоит рыться в чужих вещах. — Я услышала из-за плеча голос майора и звонкий щелчок взведенного курка пистолета.
Глава 16
“РАЗОРВИ ЕГО! ПРОЛОМИ ЕГО ГРУДИНУ И ВЫТАЩИ ЕГО СЕРДЦЕ!”
“Зверь” во мне рвал и метал. Я перекинула ногу на ногу, откинулась на стуле и скрестила руки на груди. Я сама себя сдерживала, чтобы не сотворить очередную глупость.
Мы сидели на кухне Иванова. Небольшой островок жизни, где время остановилось. Старый холодильник, покрытый желтым слоем жира, гудел теплым компрессором, газовая плита с водруженным на нее чайником, покрылась слоем пыли. Деревянный стул подо мной тихо поскрипывал при каждом движении. В воздухе пахло застарелым табаком и прохладной, влажной свежестью ночи из открытой форточки.
— Вам холодно? — Иванов потянулся к окну и одним махом закрыл створу.
Я наблюдала за ним не моргая, словно хищник, охотившийся за жертвой. Не спешить, наблюдать и …
“НАПАСТЬ!”
— Анна, я не желаю Вам зла. — майор наклонился ко мне через стол, что был обит клеёнчатой скатертью и
