изменился? — весело спросил Николай, изо всех сил стараясь казаться беззаботным, однако лоб его чуть нахмурился. Наверное, я все-таки ему еще нравилась, и он явно был расстроен, что не произвел должного впечатления. — Дарьюшка, ну это же я. Просто костюм другой. Тогда был один, а сейчас другой. Иль постарел так сильно?
— Да нет, — выдохнула я, расслабившись. — Не то чтобы постарел. Просто изменился, конечно.
Несмотря на разительные перемены во внешности и кардинальную смену имиджа, а также уже залегшие кое-где морщинки, было в моем давнишнем приятеле кое-что очень знакомое: широкая, белозубая, открытая и очень располагающая улыбка.
— Может, обнимемся? — осторожно поинтересовался Николай, не решаясь тронуть меня без спроса. Он был все таким же стеснительным и воспитанным.
— И то правда! — отойдя от изумления, согласилась я, и мы по-приятельски крепко обнялись. Давний друг поднял меня на руки и, набравшись смелости, даже покружил, как когда-то давно, когда мы весело кружились под музыку на катке, пытаясь хотя бы ненадолго забыть о страшных событиях, о которых судачила вся Москва…
— Сто лет тебя не видел! — сказал Николай (теперь — Клаус), ставя меня на место и аккуратно поправляя сбившуюся шапку на голове. — А ты… как вообще? Как живешь? Так рад тебя видеть! Уж и не надеялся… Звонил тебе пару раз на домашний номер, даже разок набрался наглости и на порог наведался. А никто не подошел — ни к телефону, ни к двери. Письмо в почтовом ящике оставил, но ответа так и не дождался. Я уж было подумал, что ты замуж вышла, и перестал звонить.
Все ясно. Когда неуловимый «Мосгаз», строящий свое счастье на гибели невинных людей, был арестован на перроне вокзала в Казани, а я выступила в роли живца, на которого его ловили, я снова очутилась дома и зажила новой, вполне благополучной жизнью. А на мое место должна была вернуться настоящая Даша, которая, конечно же, и знать ничего не знала о «Мосгазе», о несчастной Алечке, которой Ионесян навешал лапшу на уши, и о том, что ее замещала ее названия сестра-близняшка… Коля, наверное, Даше не понравился, поэтому она сделала вид, что никакого письма не получала. Деликатный ненавязчивый парень, видимо, разумно решил, что не стоит стучаться в запертые двери и идти туда, где тебя не ждут, и зажил своей жизнью, перестав поджидать неприступную девушку на пороге школы. В конце концов, мужчин в Москве уже тогда было гораздо меньше, чем женщин, и интеллигентный образованный парень точно не остался бы один.
— Работаю по-прежнему в школе… А ты?
— Да вот, в кабаках играю, из театра ушел. Платят больше, и весь день свободен, — пояснил Николай и задал вопрос, который, по всей видимости, давно его интересовал: — Точнее, официально я там оформлен, чтобы тунеядство не пришили. Но это так, чистая формальность. А ты как? Замуж не вышла?
— Не сложилось, — коротко ответила я, давая понять, что не намерена дальше развивать эту тему и не хочу подавать ложных надежд. — Коля, мне нужна твоя помощь. Надеюсь, не откажешь?
— Весь внимание! — вытянулся в струнку давний приятель. — Я вот тоже не женат… Разведен, точнее. Тоже не сложилось. Ну да какие наши годы! А знаешь что? Хватит тебе тут мерзнуть. Это наши ребята привычные, а тебе беречь себя надо. Пойдем, пойдем… Чуваки, — крикнул он, обращаясь к ребятам, напевающим какую-то знакомую песню на английском языке, — знакомую встретил. Сегодня без меня.
— Окей, покедова, Клаус! — нестройно ответила компания и снова вернулась к песням под гитару. Николай, как когда-то раньше, галантно предложил мне взять его под руку, и мы двинулись к метро. О том, что сейчас происходит дома, в двадцать первом веке, я старалась не думать.
* * *
— Так значит, Сережка нашелся, — довольно протянула я, грея озябшие руки о чашку горячего чая. С души будто камень упал.
— Нашелся, нашелся, — добродушно кивнул Клаус. — У меня живет. Вечером поздно как-то завалился с одним паспортом. Ничего мне, говорит, не надо от них больше, все сам заработаю. Ну я и пустил.
Значит, юный художник жив-здоров, и о нем можно не беспокоиться. Ну хоть одна из проблем, навалившихся на меня в последнее время, решена. А то я себе места не нахожу. То шестидесятилетних влюбленных надо мирить, то беспокоиться, чтобы ревнивый Климент Кузьмич не отправил в реанимацию похотливого старого профессора, то подругу искать, то теперь вот бывший ученик бесследно испарился.
Мы с Клаусом (мне все еще непривычно было так называть давнего знакомого) сидели на кухне съемной крошечной «хрущобы» — абсолютно такой же, которую когда-то получила моя коллега Катерина Михайловна. Только обстановка была намного скромнее и не такая уютная. Было заметно, что тут живет не радушная домохозяйка, а одинокий мужчина. — Ларчик-то просто открывался! А я, голова садовая, и не додумалась тебе позвонить. Он же вскользь обмолвился, что с тобой общается.
— Ну, все хорошо, что хорошо заканчивается, — бодро согласился давний знакомый, пододвигая ко мне тарелку с бутербродами. — Да ты ешь, ешь, Дарьюшка, не стесняйся. Вижу же, что голодная! Не скажу, что мы с Сержем близкие друзья, но у нас принято помогать друг другу. Вот на работу в театр его пристроил художником-оформителем. Сейчас ко мне вписался. Я бы его и так пустил, но он сказал: «Платить будем пополам. Не хочу нахлебником быть». Молодец парень. Ты его, кстати, сегодня не жди, он к зазнобе своей умотал.
— Значит, принято помогать друг другу? — ухватилась я за последнюю зацепку. Да, Сережка нашелся, и у него, оказывается, даже на личном фронте все наладилось, что не могло не радовать, но был еще один близкий мне человек, о котором я очень беспокоилась.
— Ну да, — пожал плечами Клаус, наливая себе и мне еще горячего чаю. — А что? Ко мне частенько вписываются. Кто проездом, кто Москву на выходные приедет посмотреть. Из Ленинграда частенько приезжают. Я, когда езжу куда-нибудь, тоже у своих останавливаюсь. Очень удобно. В ноябре в Ленинград ездил, у Макса на улице Желябова останавливался. А на Комсомола рядом с «Финбаном» Димон живет. Так у нас там перевалочная станция: все, кто с этого вокзала куда-то отправляется, останавливаются у него. А что? Тоже вписаться хочешь? Адресок могу подсказать. Не бойся, никто не тронет, у этих ребят свой кодекс
