«Затем эрл Ричард дал Морису Фицджеральду Тот самый Наас, что сей добрый эрл Отдал Фицджеральду со всеми почестями. А вот земля Оффелана, Принадлежавшая предателю Маккелану. Он также отдал Виклоу Все земли между Бреем и Арклоу. То были земли Киллмантейна От Дублина до Вэксфорда. Двадцать поместий в Омэрэти Эрл благородный также дал Бесстрашному Вальеру де Ридельсфорду».
Этот отчет о раздаче земли Лейнстера и Мита по сути представляет основные положения типовой грамоты и даже был назван (возможно, не без преувеличения) «своего рода изначальной “Книгой Страшного суда” первого англо-нормандского поселения».
Аналогичным образом «Завоевание Ирландии» (Expugnatio Hibernica) Геральда Валлийского дает ответ на вопросы, кто были первые англо-нормандцы на острове и в чем истоки колонии. Однако его оценки крайне своеобразны, и далеко не все захватчики в его изображении предстают героями. Геральд выступает глашатаем интересов конкретной группы внутри захватнической элиты, ее первой волны, прибывшей в основном из южного Уэльса, в которой была и его семья. Сам текст исполнен противоречия между этой апологией Фицджеральдов и стремлением всячески заручиться монаршей благосклонностью: сочинение посвящено Ричарду Львиное Сердце и содержит панегирик в адрес Генриха II. В отрывке с подзаголовком «Восхваление его роду» (Generis commendatio) Геральд пишет: «О род! О племя! Вечно под подозрением из-за своей многочисленности и природной силы (innata strenuitas). О род! О племя! Способное в одиночку завоевать любое королевство, если бы только не страдало от высочайшей зависти к их отваге (strenuitas)». В приведенном фрагменте так и слышится недовольство рыцарей, испытывавших недостаток поддержки со стороны английской короны. Вопреки — или благодаря — отраженным в нем противоречиям «Завоевание» имело успех. Его текст дошел до нас в пятнадцати средневековых рукописях (не считая отрывков), а в XV веке труд был переведен на английский и ирландский языки, причем английская версия довольно широко ходила и в Ирландии (в виде шести списков). Ясно, что труд Геральда Валлийского служил популярной версией происхождения колонии. На самом деле, он продолжал играть эту роль вплоть до эпохи Елизаветы и Стюартов, войдя в переработанном виде в «Хронику» Холиншеда, датируемую 1587 годом.
Ситуация в Ливонии отличалась от ирландской, поскольку здесь колонисты были христиане, а местное население — язычники. Автор «Лифляндской хроники» начинает свою поэму не с географического или исторического описания Ливонии или немецких крестовых походов, а с самого Создания и Воплощения. Для него именно эти моменты служат отправными. Войны же, предпринятые в XIII веке немецкими рыцарями, предстают не как эпизод национальной истории, а как часть долгого процесса, в ходе которого «мудрость Господня расширяла границы христианского мира» — здесь часто используются такие абстрактные и обобщающие существительные, как kristenheit («христианский мир») и kristentuom («христианство»). Этим объясняется, почему поэт в первых же строках своего сочинения ведет речь о Пятидесятнице и миссиях апостолов. История завоевания Ливонии, «куда никогда не ступал ни один апостол», безусловно составляет ключевую часть повествования о распространении веры Христовой, но все же только часть. В рамках этой же логики германские купцы и рыцари, пришедшие в Ливонию в конце XII–XIII веке, называются не иначе как «христиане» (die kristen), их оппоненты — при том, что поэт проводит четкие разграничения между различными племенами — обобщенно характеризуются словом «язычники» (die heiden), а абстрактное понятие «язычество» (heidenshaft) становится антонимом слов kristenheit и kristentuom. Хотя по сути своей «Хроника» является победоносным эпосом кровопролитных войн, ее главная идея проступает уже в первых строках: «Сейчас я поведаю вам, как в Ливонию пришло христианство».
Точно так же вписывались в общую панораму христианизации и характерные для рыцарской литературы Германии эпохи Высокого Средневековья эпическая героика и мрачная ирония. Набег на Герсику (Gercike), например, рисуется в таких бойких выражениях: «Рано поутру они пришли в Герсику, ворвались в замок и побили множество могучих воинов, так что те только кричали “увы!” да “ах!” Они разбудили много спящих и проломили им головы. То был истинный рыцарский поход!» В другом отрывке описывается, как литовцы «поубивали многих могучих мужчин, которые прекрасно могли бы защитить себя, если бы удача была на их стороне», — классический пример того выражаемого намеками сознания роковой предначертанности событий, которые так часто встречаются в германском эпосе начиная от «Беовульфа» и кончая «Песней о Нибелунгах». Все повествование представляет собой историю бесконечной череды сражений, разграниченных командованием последовательно сменяющих друг друга магистров Тевтонского ордена. При этом язычники тоже могут представать героями, а судьба тяжела как для христиан, так и для язычников: «И можно было видеть множество бесстрашных героев, могучих и славных, как христиан, так и язычников, которые встретили страшную смерть; снег был красен от крови».
