резко бросает в холод.
Роман сидит за столом, сложив пальцы в замок. Его спина напряжена, он медленно поднимает на меня взгляд — тяжёлый, оценивающий.
Но я не сразу смотрю на него. Мой взгляд цепляется за стол.
Кровь отливает от лица. Тошнота тут же поднимается к горлу, и я перестаю дышать.
Перед ним разложены фотографии.
Те самые.
40
В ушах продолжает звенеть.
Я будто проваливаюсь в этот звук, растворяюсь в нем, не могу вырваться.
Смотрю на фотографии, не в силах отвести взгляд, не в силах сделать хоть что-то, кроме как стоять и ждать. Ждать неизбежного.
Роман медленно встаёт из-за стола. Словно в замедленной детализированной съёмке, я вижу, как его пальцы сжимаются в кулаки, как скулы напряжены, как по его лицу прокатывается знакомая тень — не ярость, не вспышка злости, нет. Хуже.
Холодный, расчетливый гнев.
— Значит, это правда, — повторяет он, и его голос звучит так ровно, что от этого становится только страшнее.
— Роман, — я открываю рот, но воздуха в лёгких не хватает, голос слабый, срывается. Кончики пальцев и переносица немеют.
Он делает шаг ко мне, затем еще один.
— Значит, ты, — он берет со стола одну из фотографий и медленно поднимает ее, — сосала его член?
Я вздрагиваю, сдавленно выдыхаю, ощущая, как ледяные иглы пронзают всё тело. Мне не нужно смотреть на снимок, чтобы знать, что там.
Роман кидает фото обратно на стол, они разлетаются веером, как ножи.
Я вижу себя. Вижу Илью. Вижу то, что теперь никогда не получится стереть.
— Ты же всегда говорила, что это мерзко, — он медленно подходит, и его лицо совсем рядом. — Грязно. Так почему же перед этим щенком ты на коленях? А?
Голос сухой, срывающийся на яд. Я не могу пошевелиться. Не могу даже сглотнуть.
— Это ты так говорил, — говорю глухо, понимая, что любое мое слово сделает только хуже.
— Он ведь даже не мужчина, — продолжает Роман, скривившись в презрительной усмешке. — Сопляк. Но он получает от тебя то, чего ты никогда не давала мне? Почему? Почему, Лиля? Отвечай!
Последнее слово он буквально швыряет мне в лицо, и я вздрагиваю.
— Потому что я не любила тебя, — вдруг вырывается у меня.
И это становится жестоким откровением даже для меня самой. Ведь я думала, что любила. Убеждала себя в этом. Рисовала это годами, пытаясь сделать действительностью.
Мгновение тишины. Такой удушливой и стеклянной, что перепонки в ушах готовы взорваться.
А потом всё происходит слишком быстро.
Резкий хлопок.
Боль взрывается в скуле, отдаётся звоном в голове. Меня кидает в сторону, я врезаюсь в спинку стула, хватаюсь за неё, чтобы не упасть.
В комнате становится страшно тихо. Только моё дыхание — рваное, сбивчивое.
— Не любила? — его голос низкий, глухой. — Что ж.…
Он хватает меня за волосы, тянет вверх, вынуждая запрокинуть голову.
— Значит, ему можно? Значит, он заслужил? — его лицо в сантиметре от моего, глаза пылают такой чёрной бездной, что у меня внутри всё съёживается. Роман — монстр. И сейчас он выпустил своего зверя, которого даже не знаю, что сможет остановить. — Ты хочешь его? Хочешь так сильно, что готова стать дешёвой шлюхой? Так давай, покажи мне, как ты умеешь, Лиля. Покажи мне, что ты делала для него.
Я чувствую, как меня бросает в ледяной ужас. Сердце в груди скачет, дыхание сбивается. В ногах появляется такая слабость, будто мне перебили позвоночник.
— Роман….
Я даже не знаю, что я хочу сказать.
Что не могу? Что мне страшно? Что он меня пугает?
Просить, умолять, чтобы он остановился?
Но он не ждёт. Резко разворачивает меня, толкает на колени. Удар обжигает, но я не чувствую боли, я чувствую только панический страх.
— Ну же, — говорит он, его пальцы сжимают мой подбородок, вынуждая поднять голову. — Ты ведь это любишь? Или только для других стараешься?
Меня трясёт. Настолько сильно, что кажется, кости вот-вот сломаются под этим напряжением. Внутри пустота, черная дыра, из которой нет выхода.
— Не могу.… — шепчу я, зажмуриваясь.
— Можешь, — его голос обволакивает, давит, заставляя задыхаться без воздуха. — Тебе понравилось это с ним. Значит, сделаешь это и для меня.
Я закрываю глаза, закусываю губу, пытаясь заставить себя дышать.
Это Роман. Это мой муж. Мы вместе уже столько лет.
Я ведь знаю, знаю. Он не сделает такого.
Или.…?
Горькая правда в том, что я не знаю, на что он способен.
Я слышу звук пряжки его ремня.
Рука на моей голове, резкое движение — я дергаюсь, но это не спасает. Он сдавливает мои скулы, а потом заталкивает свой член в мой рот.
Мне хочется исчезнуть.
Превратиться в пыль и собраться снова в единый организм где-то очень далеко. Вне времени и собственной памяти.
Толчок. Второй. Третий.
Я не выдерживаю, дергаюсь назад и вскрикиваю до сорванного горла:
— Хватит! — голос выходит сдавленным, почти сломанным. — Пожалуйста, Рома, хватит….
Роман брезгливо отталкивает меня и отходит на шаг, я же падаю на пол, задыхаясь в рыданиях.
Я не осознаю, что дрожу, пока не чувствую, как в руках разливается невыносимая слабость. Слёзы текут по щекам.
Я сломлена. Унижена. Разбита в пыль.
Роман замирает, глядя с презрением.
На секунду мне кажется, что он не остановится. Что ему всё равно. Что он только начал и не собирается прекращать, наконец выпустив свою тьму наружу.
Но что-то меняется в его лице. В глазах появляется нечто странное, какое-то мрачное удовлетворение.
Он улыбается. Медленно.
— Все с тобой ясно, — выплёвывает он. — Жалкая. Слабая. Шлюха. А я ведь любил тебя, Лиля. Всё дал тебе и твоему ублюдку.
Он берёт одно из фото, разрывает его пополам. Потом ещё одно. И еще. Швыряет ошмётки в меня. Бумага падает на пол, как снег.
— А теперь ты для меня никто. Дешёвая блядь.
Он идёт к бару и достаёт оттуда бутылку. Откупоривает и пьет прямо из горла, я же стою посреди кухни, на коленях, среди курсков рваных фотографий и осколков своей жизни.
Я не могу дышать.
Я не знаю, что делать.
Я не знаю, как жить дальше.
Но внезапно громкий стук в дверь выбивает меня из прострации. Сердце вздрагивает. Я резко поднимаю голову, Роман тоже смотрит на дверь и хмурится.
Боже, только бы это был не Костя!
Я не переживу, если сын увидит меня сейчас такой.
Дверь с грохотом распахивается.
И это оказывается не Костя.
Мужчина в белом костюме переступает порог.
В его движениях нет спешки, он входит, словно хозяин
