стал одним из самых несчастных наших монархов, поскольку, будучи непонятым и подвергавшимся с детства жестокому обращению, взошёл на трон человеком средних лет, сломленным, деформированным и безумным. Гатчина была тем местом, где он играл в солдатики, подражая своему кумиру, Фридриху Великому, где мучил и истязал свои полки за малейшую оплошность, где в течение многих лет жил жизнью, столь непохожей на ту, что вела его мать Екатерина, и где воплощал в жизнь свои сумасшедшие планы. Трудно осознать, что Павловск тоже был его жилищем, так как там всё очень сильно отличается, начиная с воздушной прелести дворца по сравнению с тяжёлой уродливостью Гатчины и заканчивая красотой деталей в каждой комнате и павильоне. Разумеется, Гатчиной владел исключительно Павел, в то время как Павловск скорее принадлежал его жене, являвшейся весьма артистичной и обладавшей безупречным вкусом. Но как-никак уродливыми были не только его покои, но и комнаты его потомков.
Трудно найти что-то менее красивое, чем апартаменты Александра III и его супруги: маленькие, тёмные, душные, с низкими потолками, заставленные мягкой мебелью наихудшего периода, сотнями бесполезных безделушек, причудливо сочетающимися с действительно прекрасными предметами из слоновой кости, серебра и золота; плюшевыми или металлическими фоторамками, усыпанными фальшивыми камнями и увенчанными огромными императорскими коронами; плохими картинами маслом, чудовищными лампами и изделиями из бронзы – всё это довольно-таки ужасно и в то же время лично для меня необычайно знакомо и даже трогательно, ведь многие вещицы похожи на те, что были у нас дома, и это совершенно естественно, учитывая тот факт, что мои родители являлись не только современниками, но и друзьями Александра III и Марии Фёдоровны.
Крохотные комнатки великих княжон Ксении и Ольги чрезвычайно похожи на спальни моих сестёр и на мою собственную, и в них я тоже чувствовала себя как дома. Иконы, висящие над кроватями, туалетные столики, обтянутые тюлем с кружевами и крупными шёлковыми бантами с серебряной отделкой, хрустальные флакончики и шкатулки для парфюма, фарфоровые пасхальные яйца, дрезденские пастушки, копенгагенские зверята, финифть Фаберже, крошечные серебряные брелоки, семейные альбомы, типичные снимки, акварели, вышивки – всё, как в родных стенах.
"Отвратительно", – вздыхают снующие по этим помещениям иностранные туристы.
"Мило", – нежно шепчу я и поглаживаю парчовую подушку с большими золотыми кистями, лежащую в изголовье покрытого гобеленом дивана, или осторожно, когда никто не видит, дотрагиваюсь до белой фарфоровой собачки или голубого эмалированного и отделанного жемчужинами флакона для духов, точно такого же, как тот, что раньше красовался на столике в гостиной Маззи.
И, стоя здесь в наши дни, я бы вообще не удивилась, если бы вдруг раздался раскат грома и настоящее исчезло, вернув на несколько мгновений в эти помещения прошлое с его знакомой атмосферой и обитателями: величественной седовласой хозяйкой в бархатном одеянии, сидящей на софе и разливающей чай своим гостьям – пожилым дамам в бархатных или атласных одеждах, в шляпках с широкими полями, украшенных серебряными или золотыми пайетками или искусственными фиалками, с развевающимися над ними длинными перьями, – и те, поправляя надушенные меха и снимая облегающие перчатки, от которых на руках всегда остаётся немного пудры, пьют чай из бесценных, похожих на яичную скорлупу чашек, хрустят печеньем и вполголоса обсуждают княгиню такую-то или графиню такую-то, слегка посмеиваясь и тихо вздыхая, а потом, шурша, удаляются в другую гостиную, точно такую же, как эта, с такой же хозяйкой и чайным столиком, таким же печеньем, такими же тихими беседами и смехом, теми же кивками головы и трепетанием перьев на их шляпках, теми же надушенными мехами и перчатками. Призраки – теперь уже все они таковы – тревожно вглядываются в этот новый мир изумлёнными глазами и шепчут свои удивлённые комментарии, раздражённо постукивая туфельками на высоких каблуках и печально вздыхая, поскольку всё, что они оставили после себя, – это слабый аромат роз, фиалок и лаванды, который всё ещё ощущается в их флакончиках и саше.
И каждый раз, когда я посещаю эти дворцы, ко мне возвращаются воспоминания о сценках, походящих на чудесно написанные акварельные миниатюры: бал в Павловске, где в золотистом свете нескольких сотен свечей мы танцевали старомодные танцы, будучи одетыми в старинные платья пастельных тонов. Облачение, выбранное для меня Маззи, было из плотного голубого шёлка, усеянного розовыми розами, и белого шифонового фишю́, которое закрывало мои плечи и перекрещивалось на груди. Узенькая чёрная бархатная лента с маленькой бриллиантовой подвеской в форме сердца была повязана у меня на шее и закреплена позади крохотным бантиком-бабочкой. Мои волосы напудрили, а мой расписной веер, принадлежавший ещё прабабушке, по такому случаю вынули из стеклянного шкафа, к моему великому неудобству, так как весь вечер я боялась его потерять или сломать.
В мягком неясном свете свечей каждая женщина, молодая либо уже в возрасте, казалась необычайно красивой, и многие пожилые дамы вздыхали о старых добрых деньках, когда не было жестокого электричества, выявлявшего все дефекты и морщины.
В тот вечер я много танцевала со своими товарищами по детским играм, "константиновскими мальчиками", сыновьями великого князя Константина, которому тогда принадлежал Павловск, и я отчётливо помню, как, сидя в одной из небольших, тускло освещённых гостиных, мы завели разговор о мистицизме и судьбе. Сначала, как обычно, они подшучивали надо мной из-за дедушки и императора Павла65. Затем один из них вдруг промолвил: "Я не знаю почему, но этим вечером всё кажется таким странным, будто все мы здесь мертвецы, привидения, которые явились потанцевать в своём старом доме. Я полагаю, это из-за костюмов, но что-то вызывает во мне тревожное жутковатое чувство. В любом случае, знаете ли, я всегда был уверен, что долго не проживу, а сегодня вечером это как будто случилось, я имею в виду смерть. Просто поглядите вокруг, всё это так нереально".
Его братья посмеялись над ним, но он оказался прав: хотя в ту ночь они были ещё живы, всего через несколько лет все эти мальчики погибли – их убили вскоре после революции66.
А ещё в памяти всплывают воспоминания о фоль журнэ́67, когда мы катались по Павловску на санях, и играли в снежки, и танцевали; а также о летнем пикнике в парке, когда мы бегали из одного павильона в другой, так как в каждом происходило нечто особенное: музыка в Храме Дружбы, танцы в знаменитом Павильоне Роз и ужин в образцовой Молочне, которую супруга Павла, императрица Мария Фёдоровна, скопировала с Фермы Марии-Антуанетты в Трианоне близ Версаля.
И Царское Село тоже полно видений: помпезно-грандиозные приёмы в Большом дворце, представления молодой
