показания.
— Да, подтвердила, что передала Кузьмину большие суммы, которые тот требовал для освобождения ее мужа.
— Ну вот! Какие еще тебе нужны доказательства? Ты что, не веришь в существование его доноса, в то, что я его своими глазами читал? Но тогда с чего же я вдэуг рюшил встретиться с Кузьминым и почему он застрелился?
Ахалыкин пожевал губами, размышляя, и веско произнес:
— Вог именно: с чего? Ты к нему на службу ведь прямо от меня и налаживался, адоес-то я тебе еще узнавал. Однако ни про какой его донос не говорил мне.
— Тогда я об этом еще сам не знал. От тебя отправился на Лубянку, там из дела и выяснил.
Пролетарий Ахалыкин твердо усвоил за свой недолгий опыт работы здесь, что чем больше нагоняешь на допрашиваемого или подозреваемого туману, чем ожесточеннее клюешь его провокационными, въедливыми вопросами, тем легче того в конце концов сбить с толку, привести к признанию, ежели, конечно, ему есть в чем признаваться.
Сцепив узловатые пальцы с черными ногтями и положив руки перед собой, он продолжил:
— А откуда жену Гегечкори узнал?
— Случайно встретил в приемной у Кузьмина.
Увлекшийся Флегонт Спиридонович совершенно забыл, что перед ним не подследственный, а следователь, причем — председатель комиссии, и прошипел:
— Случайно? А как это случилось, что все нахапанное Кузьминым у Элжбеты Гегечкори куда-то исчезло? Мои ребята лишь пустой тайничок обнаружили в его спальне…
Обнаглевший Ахалыкин становился для Орловского опасен. Глаза резидента засверкали недобрым огнем, он, отбросив стул, резко вскочил и, нависнув над Ахалыкиным, перешел в атаку:
— Ты кому и на что намекаешь? Ты в девятьсот пятом году где был, шкура? Да я ж с товарищем Дзержинским всю Польшу поднимал, пся крев! Ты в партии с какого года?
— С девятьсот четырнадцатого, — сразу осипшим голосом ответил Ахалыкин.
— Смотри, на все есть терпение! Я начал с тобой по-хорошему, я тебе все свои высокие связи и поручения обсказал: товарищи Троцкий, Дзержинский, Зиновьев… А ты что? А еще из рабочих1 Ты ж классовым чутьем должен быть насквозь пропитанный. И мне грубишь?
— Прости, дорогой товарищ! — воскликнул враз сникнувший Флегонт Ахалыкин. — И за эту мою промашку, и за другую! Не нашел я тебе того сарко-фьяка…
— Как так? — опешил в свою очередь Орловский.
— Вынюхивали, ноги зря пообивали мои дурбе-ни, пока не добились в чрезвычайке сведении, что там скрывали за семью печатями. Ограбили тот эшелон с саркофьяком и другим музейным барахлом на пути из Петрограда в Москву гаврилки.
— У Колпино?
— Ну да, это ж самое любимое Гаврилы вашего место, я уж профессором по петроградским бандитам стал из-за тебя.
— А чего ж чекисты скрывали этот факт?
Ахалыкин сплюнул под стол и с досадой объяснил
— В точку ты определил: сами себя перехитряют. Скрывали, чтобы об этой очередной промашке их охраны эшелона не дошло ни до петроградского, ни до московского начальства! В пропавших при этом ограблении вещах, помимо, например, тебя, оченно много и в Москве заинтересованных есть. Не все товарищи комиссары такие кристальные, как Феликс Эдмундович, другие-то вон какую по Москве охоту за особняками да богатыми фатерами открыли! И надо ж их бабам все там культурно обставить. Вот и заказывают в Питере, чтобы им сюда аж из царевых музеев мебелей понавезли.
— Выходит, Флегонт Спиридонович, распался наш договор.
— Погоди! — горячо возразил милиционер. — Я ж тебе все доподлинно выяснил! Другое дело, что вещь до Москвы не добралась, но это уже не моя печаль. Мои сотрудники потели, старались, будь ласков и ты на мой счет — записать что-то.
— А тебе моего расследования по Кузьмину мало? Кто б из твоих дуралеев вывел его на чистую воду?
— Не буду в этом отношении спорить. Однако сначала разговор у нас шел о вещах посущественнее. Ты, товарищ Орлинский, время тут не терял. Кузьмин вон у тебя в одночасье свернулся, а также обнаружен сегодня утром на Хитровке труп петроградского вора Степана Кукушкина по кличке Кука. Его местные уголовные элементы опознали. Именно он на Москву привез для продажи сережки и сапфир, за которыми ты в командировку прибыл. За Кукушкиным ты и охотился у нас в первую голову. Подобьем результат! Кузьмин ладно — сам себя, будем считать, кокнул. А Куку на кого я запишу?
— Востер ты, Флегонт Спиридонович! — похвалил Орловский. — Не такой уж провальный московский нынешний угрозыск. Молодец, ловко одно к другому подвел. Хорошо, запишу тебе екатерининские сережки с изумрудами.
— А сапфир с крестом?
Орловский панибратски подмигнул ему?
— Не удалось обнаружить, зря перевернул всю Хитровку.
— И на теле Куки не оказалось?
Петроградец вновь посуровел:
— Ахалыкин, ты мне Кукушкина не шей. И вообще, не лезь ты в эти подробности. Аль забыл, что камешки-то я искал для супруги товарища Троцкого?
— Во-во, как же ты ей одни сережки отдашь? Она ж заказывала и сапфир, — не унимался милиционер.
— Это в ресторации заказывают, — поучительно проговорил Орловский. — Вот ты мне твердишь об убитом Куке, едва ль не о том, что я его обыскивал, но простовато думаешь обо мне. У меня, дорогой товарищ, опыт следователя еще дореволюционный, я много чего расследовал и по заданиям партии. Мое дело — разложить и дедуктивно просчитать следственный пасьянс. Лишь в крайнем случае я забираю вещественные доказательства, но и тогда подвожу так, чтобы мне их отдали сами подозреваемые.
— Красиво говоришь! — с сомнением покачал головой Ахалыкин.
— Легко доказывается. Сережки-то я именно у Кузьмина брал, вернее, его подруга сама мне их сняла из своих ушей. Давай бумагу, опишу обстоятельства этого и приметы девицы. Сейчас также составлю рапорт по полной форме, где будет указано, что сережки изъяты при помощи заместителя начальника утро Ахалыкина. Серьги Кузьмин купил у Куки на доходы от Элжбеты Гегечкори. Вот почему тайник в кузьминской спальне оказался пуст, голова ты садовая!
— Ну-ну, теперь все ясно! — бодро воскликнул милиционер и выметнул перед Орловским стопку бумаги. — Пиши, Бронислав Иванович, не стесняйся, подробнее… А сережки-то покажешь?
Орловский достал серьги и положил их на стол.
Ахалыкин впился в драгоценности глазами, по очереди брал их в руки, внимательно рассматривая, приговаривая:
— Я ж всю жизнь по металлу работал. Не по золоту, конечно, но в мастерстве толк понимаю.
Орловский принялся описывать в докладной историю с супругами Гегечкори, расследование по Кузьмину с указанием на происхождение у самоубийцы сережек. Подвел итог, логически обосновав факты: дескать, убили Куку, видимо, криминальные помощники Кузьмина в связи с продажей вором ему серег. Мол, узнали они через подоугу Родиона, что у Степки еще драгоценности
