о том, что я назначаюсь заведующей Библиотечным коллектором Советского Союза. Однако мне пришлось отказаться от приглашения Крупской.
Почему Громозова так сделала? Ответов не один, а два. Говорить прямо она не хочет, но для того существуют союзы и наречия. Эти самые мелкие части речи редактор пропустит, а фрейдист получит пищу для размышлений.
Хотя Матюшин тут не назван, это о нем. Громозова понимала, что он не захочет жить нигде, кроме Ленинграда. Она решила, что от добра добра не ищут. Главное, что муж при ней, а в Питере у нее есть много дел.
Я уже заведовала Петроградским отделением издательства «Коммунист», – писала она, – и не могла уехать из Петрограда.
Словом, перемены исключаются. Все «уже» у нее случилось, и это определило дальнейшую жизнь.
Если в первом ответе важно «уже», то во втором «к тому же» и «тоже»:
…вы знаете, как я люблю свое дело! – объясняет она. – Разве можно сравнить библиотечную работу с распространением книг? Ведь сейчас я могу одарить хорошей книгой человека, живущего в самом далеком, глухом, как говорил Горький, углу нашей страны… К тому же мой муж, художник… Михаил Васильевич, тоже увлекается своей работой.
«К тому же» и «тоже» (да еще в сочетании с «увлекается») ставят Матюшина в подчиненное положение. С этого момента начинаются сомнения. Может, зря она отказалась? Кстати, и ему Москва пошла бы на пользу. Где еще ждать внимания начальства, как не в непосредственной близости от него?
К этой теме она больше не возвращается, но волнение ее не оставляет. В одном месте она написала, что муж и жена не должны жить врозь, а в другом рассказала, как Крупская погостила у Ленина в ссылке и уехала обратно.
Другие оговорки тоже подтверждают, как все непросто. Тут даже не союзы, а нечто совсем неразличимое. Как-то Громозова сделала паузу, и помощница зафиксировала сбой ритма. Короткая фраза вошла в конфликт с длинной, но вскоре равновесие восстановилось.
Мало ли, почему Ольга Константиновна задумалась? Длилось это мгновение, но стенографистка этого не пропустила.
В первом примере два ответа, а тут два вопроса. Первый связан с сестрой, руководителем психоневрологического диспансера под Вяткой:
А рассказать о ней, рассказать о человеке, который мало жил и так много сделал, – надо. Кто же напишет о ней?
А вот второй:
В 1934 году умер муж. О нем тоже необходимо написать. Но разве я, простой книжник, могла решиться на эту работу?.. У меня даже мысли не было, что это должна сделать я.
Здесь главное – остановки. Вот она погрузилась в свои мысли, а потом двинулась дальше. Под конец отвлеклась еще раз. Оглядела свою жизнь и тяжело вздохнула.
Действительно, ох. Когда-то ее прибило к футуристам. Сперва она мало что поняла, но потом все прояснилось. Кем бы она была без Гуро и Матюшина? Как это он сказал: «Я бы ни за что на свете не поменялся ни с кем жизнью». Писать об этом она не станет, но так думать ей никто не запретит.
Киров на озере и Сталин среди ржи
Кажется, мы разобрались с текстами, а теперь надо сказать о другой ее ипостаси. Слепота не позволяла ей рисовать, но она мысленно возвращалась к живописи. В одной из своих книг даже описала идеальную картину.
Вот оно, искусство настоящего и будущего. Ни косого и кривого, ни квадратов и треугольников. В центре – сразу узнаваемый человек. Говоря словами песни, он «проходит, как хозяин необъятной Родины своей».
Задумала картину о Кирове. Все последнее время она стоит передо мной. Чувствую, внутренне вижу каждую деталь, мечтаю на полотне запечатлеть мысль Сергея Мироновича: как хочется жить на старой земле, переделанной нами!
Вижу мыс, далеко выдающийся в большое озеро. Кончается он каменной скалой. Окруженная с трех сторон водою, скала стоит, как маяк, на сине-зеленой глади озера. Каменистая подпочва, казалось, ничего не родит, кроме мелкого кустарника. Это так и было прежде. Теперь, глазам поверить трудно, – золотое поле ржи спускается с подножья скалы и уходит далеко. Это – «переделанная нами земля». Вот здесь, на вершине, нарисовать Кирова с его солнечной улыбкой.
Такой парадный портрет. Все служит Его возвеличиванию. Даже природа существует не сама по себе, а для того, чтобы обрамить главную фигуру.
Помните, как она описывала распространение ленинских идей? Сперва подхватил один, потом другой… Так произошло и с вымечтанной ею картиной. Это могло случиться и без ее книги. Скорее все же, Федор Шурпин прочел «Песнь о жизни» и вдохновился приведенным описанием.
Художник заменил озеро полем ржи, а в центр поставил другого героя. «Утро нашей Родины» теперь начиналось со Сталина. На лице вождя была не «солнечная улыбка», а легкая усталость. Все говорило о том, что сделано много, но еще больше предстоит.
Можно было бы не вспоминать эту подсказку, если бы не «тайна происхождения». Шурпин совпал с Громозовой не только в середине, но и в начале пути. Футуризма в его жизни не случилось, но зато была учеба во ВХУТЕМАСе у Фалька и Штеренберга.
Когда Федор понял, что учителя его только спутают, он свернул в сторону. Его сокурсники приноравливались к новым задачам, а он уже действовал. Если хочешь отличиться, надо написать что-то вроде этого «Утра».
Существует байка о режиссере, который распределение ролей начинал так: «Наш грузовичок движется в сторону Государственной премии. Кто сядет в грузовичок?» Ошибся он только раз. Сказал о Ленинской, а ему опять дали Государственную.
Шурпину тоже досталась Государственная, а это, как говорил его коллега-лауреат, уже миллион. Правда, успех был коротким. Через пять лет умер его герой, и ему пришлось снова меняться. Он уже не ставил ни на кого конкретно, а сосредоточился на неизвестных людях. Написал «Трудовые ночи», «В гостях у колхозника» и другие холсты.
Штеренберг не дожил до завершения «Сталина во ржи», но Фальк, безусловно, видел картину. Если не на выставках, то на открытках. Оценил ли он как-то работу ученика – или только пожал плечами? Больно типичная вышла история. Многие тогда превращали реальность в миф.
Впрочем, что нам Шурпин, когда у нас есть Громозова. Представьте ствол, по которому прошелся рубанок, – и это будет ее проза. Да и фрукты на ее акварелях кажутся крашеными. Ощущение такое, что, если их надкусить, во рту останется деревянный вкус.
Интересно, что бы сказали на это Гуро и Матюшин? Вопрос совсем не фантастический. Если можно разговаривать с
