Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
была шпионкой на содержании Кваме Нкрумы, только что бежавшего во враждебную Гвинею. Смешно? Еще как, но смеяться над подобными глупостями не хотелось. Никто не веселится, попав в беду. Не знаю, как, но новость о том, что меня разлучили с четырьмя маленькими детьми, облетела весь Центр, и «женщины-леопарды» стали обращаться со мной, как с любимой сестрой. Раздатчица еды положила в тарелку двойную порцию, к которой я не притронулась. Я многое поняла за четыре дня и четыре ночи в камере. Гана, где деньги имели самую большую власть, явила себя во всей красе. За несколько седи[149] заключенные получали к завтраку корзину прохладных фруктов, еще несколько песев – и в полдень вам подают вкуснейший соус из шпината. За деньги можно было получить настоящий шотландский виски вместо местного эрзаца. У меня при себе не было ни единой монетки, охранницы не возражали против «обслуживания в кредит» и очень сожалели, что я ничего не хочу. Я не могла ни есть, ни пить и не понимала, кого мне не хватает больше – Кваме или детей. В самые тяжелые минуты казалось, что я больше никогда не увижу семью, потом надежда возвращалась. Временное правительство не настолько глупо, чтобы принимать меня за шпионку. Наутро четвертого дня отчаяние почти победило, и тут в камеру вошли солдаты. Один сообщил, что я свободна и в переговорной ждет «мой адвокат».
Я чуть шею не свернула, прыгая по лестнице через две ступеньки, и наконец увидела Кваме в парадной черной мантии, бесконечно печального, с покрасневшими глазами. Он «клюнул» меня в щеку, и я удивилась: откуда такая холодность? Разве меня не освободили? Я ведь вернусь домой? Прямо сейчас? И наша жизнь потечет, как текла!
«Женщины-леопарды» собрались во дворе, чтобы проститься, устроив овацию, как звезде, но Кваме не дал мне времени ответить и в буквальном смысле слова поволок к машине. Мы сели, и он начал объяснять:
– Обвинение в шпионаже выдвинуто из-за твоих гвинейских связей.
– Я знаю, знаю, но это просто смешно!
– Может, и так, но ты приговорена к высылке из Ганы!
Высылка!
– Ты должна покинуть Аккру через двадцать четыре часа. Ничего другого я добиться не сумел.
– Бред! Абсурд!
Он вдруг расплакался. Из всех воспоминаний мне дороже всего это: спесивый, несговорчивый Кваме Айдоо, барристер, выпускник Оксфорда, так гордившийся своим безупречным английским и высоким происхождением, рыдает, уронив голову на руль, трясется и обливается горючими слезами из-за расставания с женщиной. Я обняла Кваме и попыталась утешить его, как мать успокаивает огорченного ребенка, но не проронила ни слезинки, вот ведь странность. Не уверена, что я тоже страдала, силясь понять смысл трех слогов – вы-сыл-ка, – и не постигала их. Мой разум как будто замерз.
Следующие пролетевшие как один миг часы напоминали момент расставания с Гвинеей. Мой дом заполнили люди, в том числе малознакомые, жившие по соседству, друзья Кваме, с которыми я встречалась раз или два, родственники, семья Адизы. На этот раз я понимала смысл происходящего. Никто не выражал подобным образом несогласие с военным переворотом и первыми решениями правящей хунты, но и не демонстрировал особой привязанности лично ко мне. Такой ритуал в африканских обществах практиковался в строго определенных ситуациях – когда кто-нибудь покидал родину, умирал, женился, рождался. Люди надели темные одежды, некоторые – черные, их лица выражали печаль. Мне преподносили подарки. Детскую одежду, диски, ткани пенье разных расцветок. Боаду – кузены Кваме – приехали на своем «Порше», Ирина нарядилась в экстравагантное красное платье с вырезом до талии на спине, а Алекс потрясал двумя бутылками шампанского. Разлив вино, он заявил: «Кваме – лучший адвокат страны. Он вызволит тебя, и ты вернешься к нам, в Гану!»
В некотором смысле Кваме уже подтвердил свою репутацию, вытащив меня из камеры через четыре дня, тогда как мои друзья Роже и Джин Жену, Лина Таварес, Банколе Акпата, Эль Дуче… гнили в тюрьме в ожидании своей участи. Их продержали в застенках много месяцев, а потом депортировали. Под аплодисменты окружающих Алекс спустился в сад, чтобы принести полагающиеся возлияния земле.
Самолет компании Black Star Line поднялся в воздух в семь утра. Я наверняка сошла бы с ума от мысли, что расстаюсь с Кваме и не знаю, вернусь ли, если бы нечто неожиданное и символичное не отвлекло меня. Собирались мы впопыхах. Все дети, даже Лейла, несли сумки, корзинки, чемоданчики, а Дени я доверила большой черный кожаный портфель. Только сев в кресло, он спохватился, что где-то его посеял, и мы помчались в зал отлета, искали под сиденьями, но ничего не нашли. Возможно, кто-то из уборщиц успел выбросить его. Мы обыскали мусорные баки. Ничего. Портфель мог украсть нечистый на руку служащий или пассажир. У меня не оставалось времени подать жалобу – мы с Дени едва успели подняться на борт. Читатели лучше поймут, почему я так расстроилась, узнав, что в портфеле лежали фотоальбомы со снимками семьи разных лет. Родители обожали фотографировать, это хобби фиксировало для потомков их восхождение по сословной лестнице. Машина и шофер в ливрее желто-зеленого цвета, дома, выглядевшие все внушительнее и дороже, и наконец – роскошные украшения моей матери. В «Сердце для смеха и слез» я описала одну из пропавших фотографий, навечно оставшуюся у меня в памяти: «Мои братья и сестры выстроились в ряд. Мой отец, усач в пальто, подбитом мехом. Моя мать, улыбающаяся во все свои прелестные жемчужно-белые зубки. Ее миндалевидные глаза смотрят из-под полей фетровой шляпки. Я стою у ее ног – худышка-дурнушка с капризно-пресыщенным выражением лица (оно изменится только в самом конце юности)».
Я чувствовала себя совершенно подавленной. Африке мало было выкинуть меня вон, она меня «раздела». Отняла моего мужчину, уничтожила мое прошлое, мои корни, одним словом – мою идентичность.
Я исчезла.
«…Благословенный край, отчизна, Англия»
Уильям Шекспир «Ричард II»
Если бы кто-нибудь сказал, что через несколько лет я выйду замуж за англичанина и полюблю его родную страну, эти слова показались бы мне дурацкой шуткой. Спросите почему? Попав в Лондон, я возненавидела этот город с первого взгляда. Солнце там вело себя по-королевски: ленилось, вставало много позже полудня, а показавшись на небе, «драпировалось» в тяжелые серые облака. В четыре дня темнело, и холод проникал даже в душу.
Когда я жила в Гане, мне не очень-то нравилась эта бешено вульгарная страна, и в моих книгах я описываю только Аджумако, но расставание с ней получилось душераздирающим. Я как будто снова
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
