растерянности? Нет, скорее раздражения.
— Что ты вообще несёшь, дура?! — огрызается он, но я не даю ему перехватить инициативу.
— Ты завёл себе любовницу, Роман! — мой голос дрожит, но я не отступаю. Гнев перекрывает страх, делает меня сильнее. — Ты трахал свою секретаршу, изменял мне за моей же спиной, а потом смеялся мне в лицо! Убивал меня! Ты унижал меня каждый день, пока я делала вид, что этого не происходит.
Губы у меня пересыхают, но я не могу остановиться. Всё выходит наружу, всё, что копилось слишком долго.
— Если бы ты не раздавил меня, не растоптал, если бы ты не сделал меня несчастной, я бы не влюбилась в другого! — мой голос ломается, и я впервые осознаю, что плачу. Горячие слёзы текут по щекам, но я даже не вытираю их. — Я бы никогда… никогда не посмотрела бы на него, если бы ты не сделал меня пустой и разбитой! Ты сам толкнул меня в его руки, понимаешь?! Я бы никогда не влюбилась в другого, если бы не ты…
Роман молчит. Его ноздри раздуваются, взгляд цепляется за меня, за мои слёзы, за мои трясущиеся губы. Я впервые вижу в его глазах что-то… странное. Не злость. Не ненависть. Что-то другое.
Тишина.
Где-то внутри меня вспыхивает ужасающее осознание.
Я влюбилась. Влюбилась в Илью.
Всё то, что я чувствовала к нему, всё то, что я пыталась подавить, объяснить простым желанием, адреналином, запретным плодом… это было не просто увлечение.
Я полюбила его.
Меня трясёт, не только от злости, но и от того, что я поняла это только сейчас. Только сейчас до меня дошло, что я не могу выкинуть его из головы, что я хочу его. Хочу быть рядом. И это страшно. Боже, это страшно, потому что он ничем не лучше Романа.
Я закрываю глаза, в груди стягивает от боли.
Я сделала это. Я позволила этому случиться.
Всему этому в моей жизни.
Я впустила в неё этих мужчин, которые превратили меня в груду битого стекла.
— Ты…. — Роман выдыхает, проводит языком по зубам. Он качает головой, усмехается без тени радости. — Ты влюбилась в этого щенка.
Я открываю глаза. Вижу, как он смотрит на меня — и мне становится по-настоящему жутко.
42
Я запираюсь в ванной, прислоняюсь к двери и медленно оседаю на холодный кафель. В груди разливается болезненная пустота, и кажется, будто я не могу дышать. Мои руки дрожат, пальцы сжимаются, царапая прохладную поверхность плитки. Слёзы текут сами по себе, без разрешения, без возможности остановить их. Они капают на мои запястья, впитываются в тонкую ткань рукава.
Мне больно. До тошноты. До рвотных спазмов. До желания просто исчезнуть.
Как же так? Как я дошла до этого? Когда всё так покатилось в пропасть?
Я чувствую, как из глубины души рвется неконтролируемая смесь отчаяния, гнева и безысходности. В груди всё клокочет, разрывается, но я сжимаю губы, чтобы не закричать. Кричать — бессмысленно. Никто не услышит. Никто не спасет. Поздно уже.
За окном слышится звук двигателя. Машина отъезжает, шуршит шинами по гравийной дорожке.
Роман уехал.
Он ведь пил, и сел за руль.
Но мне плевать. Плевать абсолютно. Ледяными иглами кожу колет, когда я решаюсь признаться себе, что… совсем не расстроюсь, если он въедет в какой-нибудь столб.
Я остаюсь одна.
Какое-то время я просто сижу в тишине, пока слёзы сами не иссякают. Потом встаю, машинально привожу себя в порядок. Прохладная вода смывает следы истерики, но внутри всё по-прежнему болит.
Я забираюсь в постель, закутываюсь в одеяло, но не сплю и не бодрствую. Просто лежу. Где-то за пределами этой комнаты есть мир, но я его не чувствую. Я больше ничего не чувствую.
Тишина внутри. Зияющая, огромная пропасть с обожженными краями, с которых холодный ветер срывает остатки пепла.
Утром я просыпаюсь от ноющей боли в голове. Мигрень — мой частый гость, ничего удивительного, что она пожаловала.
Сжав виски, тащусь в ванную. В зеркало глянуть на себя — страшно. Из него на меня смотрит кто-то чужой. Лицо осунувшееся, под глазами тени, веки отукли. Я выгляжу на десять лет старше. В глазах пустота. Только тишина и усталость.
Открываю холодную воду, набираю в пригоршни и, задержав дыхание, опускаю на несколько секунд лицо. Хотя, признаться, вряд ли это как-то поможет.
Пытаюсь не думать. Просто двигаться. Делать хоть что-то. Первое, что приходит в голову — кофе. Спускаюсь вниз, на автомате запускаю кофемашину.
И только потом замечаю Романа.
Он дома.
Сидит за столом хмурый и молчаливый. Даже не смотрит в мою сторону.
Я глубоко вдыхаю. Напоминаю себе, что надо держаться спокойно. Выбора у меня всё равно нет.
— Тебе сделать кофе? — голос звучит ровно. Пусто.
Он молчит.
Я сжимаю губы и разворачиваюсь, чтобы продолжить свое дело, но в этот момент в дверь раздаётся стук.
Глухой и тяжёлый.
Меня прошибает тревогой. В горле пересыхает. Всё и так совсем дерьмово, но…. что-то не так.
Роман молча поднимается. Проходит мимо меня и идёт открывать дверь.
Я вижу людей. Троих. Они в серых форменных костюмах с нашивками в виде креста. Серьёзные, на лицах полное отсутствие эмоций.
— Что…. — слова застревают в горле. Кто это вообще?
Они делают шаг внутрь. Я невольно отступаю.
— Роман? — мое дыхание сбивается. Я резко вскидываю на него глаза. — Тебе плохо? Ты.… вызвал скорую?
Он поворачивается ко мне, его губы трогает едва заметная усмешка.
О, Боже.
— Это не совсем скорая, — говорит он спокойно. — И вызвал я их не для себя.
Я не понимаю.
А потом понимаю.
Воздух уходит из лёгких. Меня пронзает настоящий ледяной ужас. Ноги слабеют так резко, что мне приходится опереться рукой о стену.
— Нет… — я качаю головой, отступаю еще на шаг. — Нет, Роман…
Мужчины делают шаг ко мне, а у меня паника к горлу волной поднимается, душит, грудь жмёт. Хватаю воздух ртом, как рыба, ощущая, что всё тело онемело.
— Роман! — я уже кричу, спиной ударяясь о край стола. — Что ты задумал? Ты не можешь! Это… это безумие! Я в полном порядке!
— У тебя нервный срыв, Лиля, — его голос ровный, заботливый, а у меня волоски на коже дыбом встают. — Это не шутки. Тебе нужно лечение.
— Я не больна! — в панике восклицаю я. — Ты не имеешь права! Я… я не соглашусь!
Крепкие руки хватают меня за плечи. Сжимают. Я начинаю вырываться, но меня держат. Сердце в груди стучит с такой скоростью, что
