будет произвольным решением. Такие выводы очень четко и строго определяются правилами, традициями и законами. Когда кто-то говорит, что сделал определенный «вывод», подразумевается, что любой человек, который возьмет те же посылки, придет точно к такому же выводу, если только где-то по дороге не ошибется.
Этот комментарий показывает, почему я отказываюсь делать какие-либо «выводы» из своего исследования и почему я говорю, что не пытаюсь выстроить доказательства древней теории о жизни после смерти тела. Однако я думаю, что эти рассказы об околосмертном опыте все же очень важны. Я хотел бы найти какой-то усредненный способ их интерпретации, который не отрицал бы этот опыт на основании того, что для него нет научного или логического обоснования, но и не делал бы из него сенсацию, предлагая туманные эмоциональные заявления, что якобы эти истории «доказывают» существование жизни после смерти.
В то же время мне кажется вполне возможным то, что наша сегодняшняя неспособность предъявить «доказательства» не является ограничением, которое естественным образом проистекает из самой природы околосмертных переживаний. Возможно, это ограничение связано только с тем, что в наше время приняты такие методы научного и логического мышления. В будущем ученые и логики могут быть совсем иными. (Следует помнить, что исторически логика и научная методология были не зафиксированными раз и навсегда статичными системами, а живыми динамическими процессами.)
Поэтому я остаюсь не с выводами, не со свидетельствами и не с доказательствами, а с чем-то гораздо менее определенным: с чувствами, вопросами, аналогиями, загадочными фактами, которые только предстоит объяснить. На самом деле более уместно спрашивать не о том, какие выводы я сделал из своего исследования, но о том, как это исследование затронуло меня самого. В ответ на это я могу сказать только, что людям, рассказывавшим мне о своем опыте, удалось меня вполне убедить, но эту убежденность не так легко перенести в книгу. Околосмертный опыт для них самих был очень реальным, и, благодаря тому что я с ними общался, для меня он тоже стал реальным событием.
Однако я понимаю, что это психологическое, а не логическое соображение. Логика — дело публичное, а психологические соображения таковыми назвать нельзя. Одного человека можно впечатлить или каким-то образом изменить, а другой на те же обстоятельства отреагирует совершенно по-другому. Все зависит от настроя, от характера, и я не стал бы утверждать, что моя собственная реакция на это исследование должна быть законом и примером для всех остальных. В этом свете вы можете спросить: «Если интерпретация этого опыта настолько субъективна, зачем его вообще изучать?» У меня нет иного ответа, кроме как снова вспомнить о том, что природа смерти волнует людей по всему миру. Верю, что надо использовать любую возможность пролить свет на этот вопрос.
Просвещение в этой сфере нужно профессионалам самых разных специальностей и областей знания. Это нужно врачу, которому приходится иметь дело со страхами и надеждами умирающего пациента, и священнику, который помогает другим людям встретить смерть лицом к лицу. Также это необходимо психологам и психиатрам, ведь, для того чтобы разработать надежный метод терапии эмоциональных расстройств, им требуется знать, что такое разум и может ли он существовать отдельно от тела. Если нет, тогда фокус внимания в психотерапии будет смещен в сторону физических методов — лекарств, электрошоковой терапии, нейрохирургии и так далее. С другой стороны, если есть данные о том, что разум может существовать отдельно от тела, что это нечто независимое, тогда терапия ментальных расстройств будет выглядеть совсем по-другому.
Однако здесь в действие вступает нечто большее, чем академические и профессиональные интересы. Здесь затронуты глубоко личные материи, потому что то, что мы узнаем о смерти, может самым радикальным образом повлиять на то, как мы живем. Если переживания такого типа, как я описал, действительно реальны, то это на самом глубинном уровне воздействует на то, что каждый из нас делает с собственной жизнью. Ведь тогда нужно будет признать, что мы не можем в полной мере понять жизнь, пока не увидим, хотя бы мельком, мир иной.
Послесловие
Примерно 41 год назад я стоял перед членами Медицинского исторического общества Милтона Энтони в штате Джорджия и рассказывал им о сверхъестественном феномене, который я тогда изучал; я назвал его околосмертным опытом. Пережившие его, строго говоря, не умерли, но были настолько близки к смерти, насколько только может быть человек, который потом вернется к жизни. «Смерть — это прекращение всех функций организма, — сказал я примерно пятидесяти врачам, заполнившим зал. — По крайней мере, тех функций, о которых нам известно».
Многие из слушателей работали на том же медицинском факультете, где учился я, и знали меня как серьезного студента, знали, что, прежде чем последовать по стопам отца и пойти в медицину, я преподавал в университете философию. Однако, несмотря на то что слушатели были мне знакомы, у меня вспотели ладони, и я прилагал все усилия, чтобы у меня не дрожал голос, когда я описывал необыкновенные переживания, выпадающие человеку на грани жизни и смерти.
Я так волновался потому, что ожидал от слушателей насмешек. Но во время лекции я начал замечать то, о чем и подумать не мог. В глазах врачей, одного за другим, вспыхивали искорки узнавания. Они явно и раньше слышали, как пациенты описывают внетелесный опыт и взлет по тоннелю, слышали от них рассказы о «существах света» или о недолгих, но незабываемых визитах на небеса. Они не знали, как отвечать на вопросы пациентов об этих феноменах, но по крайней мере теперь для них появилось название и надежда, что исследования будут продолжаться и их опыту найдется подтверждение.
Реакция моей образованной аудитории привела меня в восторг. В следующие несколько недель словно прорвалась плотина: так много ко мне подходило врачей, чтобы по секрету поделиться историями об опыте своих пациентов, побывавших на пороге смерти. Эти рассказы воодушевили меня продолжать изыскания и вошли в корпус случаев, на который я опирался при написании этой книги.
Эта книга впервые была опубликована в 1975 году. С тех пор я посвятил свою жизнь изучению околосмертных переживаний; это направление медицинских и философских исследований началось с моей книги и было подхвачено учеными по всему миру.
Я с трепетом наблюдал за разнообразными изысканиями, которые проводили мои коллеги, и с удовольствием им помогал. Благодаря коллективному труду мы получили ответы на самые разные вопросы, например испытывают ли такой опыт дети (да, испытывают) или меняет ли человека околосмертный опыт (яркое переживание света может обновить, очистить душу). Мы узнали, может ли
