Диана фон ФюрстенбергВот оно, черным по белому: «Вероятность отцовства составляет 99,89 %». Мужчина, за которым я была замужем и с которым когда-то собиралась разделить будущее, доказанно был отцом моего сына. Держа в руке этот единственный листок бумаги, я чувствовала, как меня снедают жажда мести и гнев, но в первую очередь – глубокое чувство скорби по обманутой мечте.
Когда я получила от мужа письмо, в котором он информировал меня, что «остается в Соединенном Королевстве», моему сыну Кристиану только-только исполнилось девять месяцев, и отец с момента рождения виделся с ним в общей сложности недели четыре. В сущности, он был для малыша посторонним, и Кристиан не ощутил бы потери. С другой стороны, эта новость сшибла меня с ног и перевернула мой мир вверх тормашками. Это был не столько эмоциональный удар – я всегда хорошо умела отделять практические стороны жизни от чувств. Скорее, дело было в осознании того факта, что все мои ожидания, связанные с нашей жизнью как дружной семьи, все многочисленные жертвы, которые я принесла в профессиональном и личном плане за последние десять лет, были разбиты вдребезги двумя короткими предложениями на моем двенадцатидюймовом мониторе.
Мы с мужем познакомились, когда я жила в Лондоне, работая директором по маркетингу в компании его отца. Первые пару лет между нами не было ничего большего, чем теплые, но профессиональные отношения. В сущности, в этот начальный период мы, наверное, всего раза два общались в нерабочей обстановке. Постепенно между нами возникла дружба, потом романтические чувства, за которыми последовал брак. Нам удалось утаить это от наших коллег. Родственники были в курсе наших отношений, но коллег мы не посвящали – в смысле, до тех пор пока я не забеременела.
Это произошло на третьем году нашего брака. Беременность была незапланированной и неожиданной. Тем не менее, когда прошло первое потрясение, я невероятно обрадовалась перспективе грядущего материнства и нового приключения, в которое пустимся мы с мужем.
Желание переселиться в Штаты и там воспитывать нашего ребенка было обоюдным. Лучшее качество жизни, близость к моим родственникам и желание вывести компанию моего мужа на американский рынок – все эти факторы повлияли на наше окончательное решение. Поэтому когда я на восьмом месяце беременности первая приехала в Филадельфию, начала вить гнездо и готовиться к рождению Кристиана, пока муж утрясал рабочие дела, у меня не было ни тени сомнения, что впереди нас ждут очень счастливые, хоть и трудные времена.
Стоило лишь подать на алименты, и я внезапно стала в его глазах «потаскушкой Люси» – о, как удобно!
После рождения сына мой муж пробыл с нами примерно неделю, а потом решил, что ему нужно «снова браться за работу». Честно говоря, я была не против. Как мне казалось, он в это время переживал обычные для молодых отцов страхи, чему я и приписывала его безразличие к ребенку. Он не проявлял никакого интереса к кормлению, смене пеленок и даже не особенно рвался подержать нашего сына на руках.
Следующие несколько месяцев я прожила вместе с моей матерью. Смотрела дома, выставленные на продажу, офисы, сдаваемые в аренду, и наслаждалась всеми прелестями материнства (включая бессонные ночи). Вскоре после родов я заболела. Никто не мог поставить мне внятный диагноз, поэтому в мою жизнь вошли и регулярные встречи с врачами. Впоследствии выяснилось, что я больна рассеянным склерозом.
Мой муж приехал в США, теперь уже надолго, чтобы решить вопрос со своим видом на жительство. Вместо логичного решения жить со мной и Кристианом дома у моей матери он предпочел снять квартиру в городе, потому что «это удобнее»: он сможет ездить в Нью-Йорк по делам поездом.
Мое повседневное существование оставалось прежним, наполненным посещениями врачей и заботами о маленьком сыне. Время от времени муж приезжал к нам, но ни разу не остался ночевать. Говорил, что не хочет навязываться – кому? Жене и сыну? В наших отношениях наметились трещины, но я по-прежнему не имела представления о его истинных намерениях.
А потом ему приспичило поехать в Лондон. И хотя ему не советовали этого делать, чтобы не лишиться вида на жительство, он все равно уехал.
Ровно через неделю я прочла то злополучное электронное письмо. Его текст был коротким и простым: «Люси, я решил остаться в Соединенном Королевстве. Просто это не то, чего я ожидал». Помню, я раз пять выключала и снова включала компьютер, надеясь, что я как-то неправильно его поняла. Тем более что из-за хронической усталости мой разум в то время играл со мной странные шутки. Но каждый раз смысл слов оставался прежним. Мой муж трусливо сообщил мне, что хочет исчезнуть из нашей жизни.
Спустя год безуспешных попыток побудить мужа к общению я осознала, что мне придется пройти через суд. Помимо полного отсутствия интереса к нашей с сыном жизни муж за все время ни прислал мне ни цента. Сначала он делал вид, что разорился, хотя жил при этом в Кенсингтоне, в родительском доме стоимостью пять миллионов долларов. Потом, когда эта тактика не оправдала себя, он стал утверждать, будто сомневается в своем отцовстве, и потребовал ДНК-экспертизы.
