желая надоедать дяде, который все еще был погружен в себя. – Можем сразу доехать и до Айя-Софии.
Дядя Мсто молча кивнул. Взял один из хрустящих симитов, разорвал его пополам и, захватив им немного менемена, отправил в рот. Он прожевывал все долго и обстоятельно. Его задумчивый взгляд бродил по столу, выбирая, что бы еще попробовать.
– Яичница как яичница. Моя жена даже лучше делает с нашими-то помидорами. – Дядя Мсто начал оттаивать.
– У нас яичница. Здесь менемен. В Израиле шакшука, а по сути, все одно и то же – яйца с помидорами.
– Люди любят разделяться даже в этом. Будут до хрипоты спорить, кто придумал разбить яйца в жареные помидоры и как правильно это назвать. – Дядя Мсто грустно усмехнулся.
Мимо проходили другие постояльцы отеля, спустившиеся на завтрак. Среди них было полно русских и немцев. Отовсюду Ари слышал знакомую речь.
– Хотя вот смотри. – Дядя Мсто кивнул в сторону русскоязычной пары средних лет. Женщина с сильно обгоревшей на солнце кожей отчитывала, по-видимому, своего мужа за то, что он не захватил для нее крем от загара. – Сидят здесь спокойно. Сейчас будут есть менемен. Плевать они хотели на то, как он называется, как и на то, что отдыхают в стране, с которой их предки воевали не один десяток лет. Даже столетия, если вспомнить Византию. – Закинув в рот пару лоснящихся от масла оливок, он задумчиво продолжил: – В какой момент мы перестали чтить свою историю? Возможно, их предки даже сражались на одной из русско-турецких войн. Когда-нибудь их потомки будут сражаться на еще одной.
– Да какие сейчас войны? Те-то были так давно.
– Давно не давно, а своей истории не изменить. Расположены Турция с Россией так, что у них всегда будут противоборствующие интересы. Не могут эти страны дружить, даже если какое-то время их политики или сами люди думают иначе.
– Смысл рассуждать о том, что было в прошлом?
Дядя Мсто покачал головой. Молодежь казалась ему очень туго соображающей.
– Вот и Сона такая же, как ты. Но разве можно забыть о том, что сделали с твоими предками, и так легко перешагнуть через все это?
– Так, может, ей и не было легко.
– Не было ли? Я где-то ошибся, не смог я передать важное своему ребенку.
– Она взрослый человек и сделала свой выбор. Значит, такая у нее судьба.
– Ее выбор опозорил меня на всю жизнь. Для вас с ней это все вроде бреда полусумасшедшего старика, а я со страхом ожидаю встречи с Создателем и своими предками. Что я им скажу?
– Скажешь, что человеку дана была свобода воли. И Сона ей воспользовалась.
– А ты сам?
– Что я сам?
– Какова твоя воля?
– Я не встречаюсь с турчанкой. – Ари не понимал, куда клонит дядя.
– Но наверняка же какая-то девушка есть. Не обязательно турчанка.
– Ну, бывают иногда. – Ари, смутившись, слегка покраснел. Разговаривать с дядей о девушках было для него странно. – Ничего серьезного пока.
– В том-то и дело, что пока. – Дядя закинул в рот еще пару оливок. В отличие от Ари, он не забывал есть во время разговора. – Потом ты станешь старше, начнешь задумываться о семье. Придет время жениться. И что тогда? Кого ты себе найдешь?
– Если ты хочешь спросить, женюсь ли я на езидке, то откуда же мне знать? Разве любовь не приходит внезапно? И может прийти к кому угодно. Да и где мне в Америке искать езидку? Есть ли они там вообще?
– Снова ты о любви заладил. Говорил я тебе уже: она рождается в браке, а у вас, молодежи, желание все делать как европейцы. У них любовь в браке не рождается, а умирает.
Дядя Мсто постукивал толстыми пальцами по столу, покрытому белоснежной скатертью. На ее фоне его загорелые руки казались еще темнее. Вокруг бегали официанты, разнося напитки и собирая грязные тарелки. Кто-то из них, поскользнувшись, упал и разбил несколько стаканов. Осколки разлетелись по полу. Они, как маленькие льдинки, искрились на свету. Звон разбитой посуды вернул дядю Мсто к разговору.
– Шиван успокаивал меня, когда Сона выскочила замуж. Говорил, что зато она будет счастлива. Мол, это важнее, чем вбитые нам в голову с детства условности. Но посмотри теперь на нас. Мы с тобой в Стамбуле. В Турции. Отсюда наши предки бежали, чтобы выжить. Шиван хотел, чтобы ты прикоснулся к корням. Значит, он лишь успокаивал меня, а сам понимал, что говорит ерунду.
Ари откинулся на спинку стула. Может, раньше он тоже бы так думал, однако история о том, что отец влюбился в армянку, выставляла многое в ином свете. Не мог такой человек не поддержать того, кто хотел вырваться из замкнутого круга.
– Думаю, он и правда считал, что Сона будет так счастливее. Но со мной все по-другому. Отец никогда не был достаточно доволен мной. Был бы я больше езидом – и то нашим с ним отношениям это не помогло бы.
Дядя Мсто наклонился к племяннику и посмотрел ему прямо в глаза.
– Саму эту поездку он придумал, чтобы помочь вам с ним. Ты езид. Он просто хотел, чтобы ты это вспомнил.
– Я никогда об этом не забывал, даже если ему казалось иначе. Я не думаю, что бессмысленные прогулки по улицам разных стран помогут мне приобщиться к корням.
– Может, не сейчас и не сразу, – говорил увлеченно дядя Мсто, – но в какой-то момент эти семена дадут свои ростки. Ты осознаешь масштаб этого пути. Вдруг это поможет тебе понять чуть больше, почему такой старик, как я, переживает о том, что его внуки уже не будут езидами.
– Они всегда будут езидами, – мягко произнес Ари. – Концепция, что езид рождается только от матери-езидки и отца-езида, может быть религиозной, но ей не выстоять против генетики. В этих детях все равно будет течь езидская кровь, даже если езиды всего мира не признаю́т этого.
– Дело не в проценте езидской крови, которая будет в них течь. Это вопрос самоощущения. И чем дальше ты по крови и культурно от своих предков, тем ближе ты к пропасти, в которую упадешь.
– Мой отец сам меня к этой пропасти подвел. Нельзя увезти ребенка туда, где совсем нет похожих на него людей, и ожидать, что он вырастет таким же, как ты. Это разные страны, разные люди, разная культура.
– Но мы же сохранили свою нацию вдали от родины, вдали от Ирака. Почему мы не можем сделать это в России или где-то еще?
– Потому что для этого нужны условия. Одно дело расти в езидской
