придаст дочери сил бороться с болезнью. Так он быстрее окрепнет. Кашель станет мягче, и вскоре совсем исчезнет.
И тогда… мы соберем вещи и уедем из этого жуткого места.
Начнем жизнь с нуля втроем – я и двойняшки. Знаю, что мои дети поймут меня со временем, осознают, что без Димы нам намного лучше и свободно дышится. Мы не будем ходить по струнке, будем делать и жить так, как нам хочется.
Уверена, жизнь нас вознаградит за это!
На этих мыслях выхожу из комнаты, и мое место занимает Рая.
– Приму душ, переоденусь, проведаю Лешу и вернусь к дочери, – отчитываюсь перед няней. Координирую ее по дальнейшим действиям.
Не успеваю дойти до своей спальни, как из соседней выходит муж и удивленно вскидывается на меня.
– Какого черта ты здесь делаешь? Почему не в доме объекта?
– А ты не в курсе? – делаю шаг к Дмитрию. – Алена сегодня заболела. Куда ты смотрел?!
– Я? Снова обвиняешь меня? Вырастила их невоспитанными, своевольными. А виноват?
Вспоминаю, что у меня есть план. И понимаю, что сейчас нельзя ругаться с супругом, чтобы он не разрушил его. Придется продолжать играть по старым правилам.
– Извини. Я на взводе. У нее температура до тридцати девяти доходила. Сейчас уже лучше. Удалось сбить до тридцати семи.
– Хорошо! – безразлично отвечает супруг. – Значит, ты сейчас переоденешься и вернешься в дом к бывшему. У нас до сих пор нет ключей от сейфа конструкторского бюро. У Седого точно есть сейф в доме, где он хранит их. Возможно, и документы какие-то есть в доме.
– Я не вернусь… сейчас. У меня ребенок. И он болен. Я – мама, и я нужна сейчас своему малышу.
– Плевать! – Дима хватает меня за запястье, трясет мою руку. – У твоей Алены есть няньки, повар, врач. Ты ему не нужна. Зато нужна мне и своему отцу. Твоя обязанность – служить нам! Всё. Пойми это своей глупой блондинистой головкой. Роль женщины – рожать и служить мужчине.
Да пошел ты!!! – бьет молотом у меня в голове.
Едва сдерживаюсь, чтобы не сказать едкие слова вслух.
Нельзя подставляться! Муж и отец должны до последнего верить, что я с ними. – Говорю себе мысленно.
– Маша! Мы на финишной прямой. Вали к своему бывшему мужу. Прямо сейчас!
– Нет! – жестко стою на своем. – Дочь поправится, тогда и поеду к Седому. А сейчас отпусти мою руку. Мне нужно принять душ и вернуться к ней. Я ей нужна! – вырываюсь из ослабшей хватки обомлевшего Димы, иду к себе.
Принимая прохладный душ, прокручиваю в голове мысль за мыслью. И все они касаются побега.
– Аленушка, выздоравливай поскорее. Теперь от тебя зависит наша свобода.
Приняв душ, завтракаю вместе с сыном, и возвращаюсь к спящей дочери.
– Рая, можете отдохнуть. Я до обеда пробуду с ней. Потом снова поменяемся.
– Хорошо, Мария Егоровна, – женщина поспешно уходит, бросая заботливый взгляд на девочку, мирно спящую в кроватке в обнимку с розовой пандой.
Глава 42
Мирон
Машенька просыпается с плачем, и я понимаю, что она испугана, а может и мокрая. К горшку она конечно, приучена. Не носит его на голове. Но всё же по ночам у нее возникают запруды, вот и эта ночь не стала исключением.
На этот разу у меня не возникает желания позвонить ни одной знакомой женщине. Хватит с меня двух «боевых» подруг на сегодня.
– Машунь, – подхожу к кроватке, достаю оттуда племянницу. Смотрю на ее заспанное личико, вытираю слезинки с теплых щечек.
Неожиданно глаза будто пелена застилает, и вместо племяшки вижу свою дочку.
Вижу очень ясно, потому что что Мария прислала мне четыре фотографии, и я половину ночи лежал в кровати с включенным телефоном и изучал каждую черточку дочки и сына.
Вот и сейчас вижу огромные серые глаза дочери, ее острый носик, губки, бровки бантиком, светлые кудряшки.
Смотрю на нее непроницаемым взглядом и прихожу в себя, когда малая кусает меня за палец.
– Ма-ша! – нельзя так с дядей.
– Тетя? – племянница показывает пальчиком на дверь.
– Тетя уехала к своей дочке, она заболела, – оправдываюсь я.
Маша смотрит на меня испытующе, принимая решение, верить мне или нет.
В комнате полумрак, впрочем, как и в моей душе. Смятение – мой девиз на эту ночь.
– Я сумею, я справлюсь. – Несу малую в ванную.
Мои надежды на положительный исход тают сразу, когда понимаю, что Машенька напрудила.
Но я действительно справляюсь, и спустя пять минут уже одеваю на девочку новый подгузник. И отношу ее обратно в кроватку. Укладываю.
– Спи. Еще утро не наступило.
Малышка меня не отпускает. Берет за руку и прикрывает глазки. Что-то бормочет.
– Треклятая гордыня! – шиплю я. Вспоминая, как отказался от детей. Но потом вспоминаю, что дело здесь не в гордыне и не в гордости, а в том, что мы с Машей изначально оказались на разных сторонах. Она – зло, я – добро.
Это сейчас, спустя годы я понимаю, что у Маши не было никакой стороны, тогда она не выбирала между отцом или мной. Также как наши дети не выбирали сторону, когда пришли на этот свет.
Они были и есть просто дети, которые нуждаются в любви и заботе. Им плевать, кто их отец. Они готовы любить любого – даже такого мерзавца как Дима.
Машенька засыпает очень быстро, а я всё сижу и сижу около нее, держа ее за руку. Не хочу уходить, оставлять ее. Не желаю оставаться в одиночестве сейчас.
Почему?
Потому что боюсь себя. Боюсь всё сломать в порыве увидеть своих детей прямо сейчас.
Хочу поехать туда и обнять доченьку, сказать:
«– Милая, я твой папка. Я здесь. Поэтому ты должна срочно выздороветь и уехать со мной. Я заберу тебя, твоего братика и маму, и мы покинем этот дом навсегда. Я покажу тебе феечек и другой мир, полный любви.
Вижу перед собой любопытные серые глазки наследницы, касаюсь ее шелковистых светлых локонов, молочной нежной кожи лица.
– Ты – красавица как мама!
Дочка смотрит на меня с восхищением, в ее глазах горит сумасшедший огонь.
– Ты сможешь загадать любое желание, и Фея его исполнит. Я свое уже загадал, чтобы у нас был уютный белый домик, где-нибудь на берегу океана, где всегда тепло. Там ты никогда не будешь болеть! Я загадал, чтобы мы с твоей мамой всегда были вместе.
– Папулик, феи могут все? – спрашивает дочь, кашляя.
– Всё! Ваш дед загадал вас, и вы родились.
– Папочка, где ты был раньше? – дочь держит меня
