косвенно управлявшие работорговлей или получавшие от нее прибыль, придумывали всевозможные обоснования расового рабства, призванные умилить их совесть или оправдать жестокость системы, которая лежала в основе их жизни и процветания. Одна из теорий, популяризированная псевдонаучными мыслителями конца XVIII века, такими как белый ямаец Эдвард Лонг, гласила, что африканцы на самом деле вовсе не люди, а скорее продукт процесса полигенеза. Согласно этой теории, род Homo заслуживал разделения на три вида: европейцев и похожих на них людей, негров и "орангутангов". Другие, от португальцев времен принца Генриха до пуритан Новой Англии, искали моральное убежище в утверждении, что порабощенные африканцы христианизируются и тем самым спасаются от дикости и проклятия, к которому она неизбежно приводит. Другие по-прежнему торжественно утверждали, что рабы "счастливы" - это слово нередко употреблялось - и благодарны за то, что попали под опеку белых, со всеми предполагаемыми преимуществами, такими как свобода от необходимости заботиться о себе. В конце XVIII века один из делегатов Французской колониальной ассамблеи заявил:
Пусть умный и образованный человек сравнит плачевное состояние этих людей в Африке с приятной и легкой жизнью, которой они наслаждаются в колониях. . . . Укрытые от всех жизненных невзгод, окруженные легкостью, неизвестной в большей части стран Европы, защищенные в пользовании своей собственностью, потому что у них есть собственность, и она священна, о них заботятся в их болезнях с такими расходами и вниманием, которых вы напрасно искали бы в больницах, которыми так хвастаются в Англии, защищенные, уважаемые в немощах возраста, в мире со своими детьми и со своей семьей... освобожденные, когда они оказали важные услуги.
Лишенное самых ярких черт, это было не что иное, как "счастливое" повествование о рабах, которое (как покажет история) не имело под собой никакой основы. Фредерик Дуглас, среди прочих, неоднократно и подробно осуждал эту идею, как, например, в этом диалоге, опубликованном в афроамериканской газете The North Star.
Однажды я проходил мимо цветной женщины , работавшей на плантации, которая, судя по всему, оживленно пела, а по ее манерам можно было бы сказать, что она самая счастливая из всей бригады. Я сказал ей: "Ваша работа кажется вам приятной". Она ответила: "Нет, маса".
Предположив, что она назвала что-то особенно неприятное в своем непосредственном занятии, я спросил ее: "Тогда скажите мне, какая часть вашей работы наиболее приятна?"
Она ответила с большим акцентом: "Никакой приятной части. Мы вынуждены это делать".
События в Сан-Томе, первом европейском плантационном обществе, доказали тремя столетиями ранее, если бы только нашлась публика, готовая прислушаться к ним, что воля к свободе и готовность умереть во имя этой цели - неотъемлемая черта рабства, а попытки сдержать эту энергию не только обречены в долгосрочной перспективе, но и приведут, с точки зрения белых, желающих помешать освобождению, к глубоко порочным результатам на каждом шагу. ‡
* На Сан-Томе эти коммуны стали называться мокамбос. Они начали распадаться только в начале XIX века, после переговоров с колониальными властями.
† Судно "Амистад" перевозило пятьдесят три раба-менде из Гаваны в небольшой кубинский порт Гуанаха, когда они подняли восстание.
‡ Миф о "счастливом" рабе просуществовал до двадцатого века, о чем свидетельствует этот отрывок из "Истории Соединенных Штатов", учебника для средней школы, изданного бывшим библиотекарем Конгресса Дэниелом Дж. Борстином в 1989 году: " Хотя большинство рабов подвергались поркев какой-то момент жизни , некоторые из них никогда не чувствовали удара плетью. Не все рабы работали в поле. Многие из них, возможно, даже не были ужасно недовольны своей участью, поскольку не знали другой".
13
.
СТАТЬ КРЕОЛОМ
В начале XVI века, в ту самую эпоху, когда Сан-Томе начинал складывать свое призвание в качестве ведущей плантации по выращиванию сахара и важнейшего центра ранней американской работорговли, Эльмина закладывала еще один фундамент в строительство новой трансатлантической цивилизации. Там, в предместьях португальского форта Сан-Жоржи, возникла большая деревня, которая впоследствии превратилась в шумный город, а затем, по меркам середины XVII века, в необычайно космополитичный глобальный город. Чтобы понять, что это значит, пятнадцать-двадцать тысяч жителей Эльмины сделали ее значительно больше, чем Новый Амстердам (вскоре ставший Нью-Йорком) того времени или даже Новый Орлеан столетия спустя.
Но самым новым и важным в Эльмине в ту эпоху был не столько ее размер, сколько необычный характер общества, которое возникло и процветало здесь на протяжении десятилетий; еще более важным был его уникальный состав, состоявший не просто из черных и белых, но из новой социальной категории, которая только начала зарождаться в подобных местах, где " at African sufferance " европейцы и коренное население поддерживали глубокие и продолжительные контакты в стремлении к взаимовыгодному торговому обмену. Здесь мы говорим о населении, которое получило название "креолы" - многозначный термин, который может привести к некоторой путанице. В Америке, как мы уже видели , креолы часто означали просто родившихся в Новом Свете. В других случаях креол становился лингвистическим термином, обозначающим гибридные языки, которые возникали в местах торговли европейцев и африканцев, особенно среди порабощенных. Здесь же мы подразумеваем под этим термином совершенно новый класс культурно и часто расово смешанных людей, которые стали буквальным потомством подобных межконтинентальных контактов. Эльмина была далеко не единственным и даже не первым местом, где появились представители этого нового класса людей. В XV веке португальские католики и новые христиане использовали остров Кабо-Верде в качестве базы для торговли по всей западной части Африки, от Сенегамбии до Верхней Гвинеи. По мере того как некоторые белые торговцы преуспевали, создавая прочные сети в районах, расположенных в глубине африканского побережья, они стали заводить детей с местными женщинами, иногда в рамках официальных союзов с вождями. Эти лузо-африканцы, возможно, самый ранний пример формирования афроевропейских креольских культур. Опыт французских торговцев-землепроходцев на реке Сенегал также породил свой собственный класс креолов, как и на Сан-Томе немного позже.
Прибрежная Западная Африка, конечно, была не единственным местом, где черные и белые вступали в длительный контакт. Нюрнбергский врач Иероним Мюнцер, посетивший Лиссабон в 1494 году, с удивлением обнаружил, что выходцы с юга Сахары обучаются там в специальных школах, созданных для преподавания им латыни и теологии. (Маловероятно, чтобы он знал, что это делалось в основном по приказу государей королевства Конго, которые отправляли туда детей своих дворян).
К тому времени, когда в 1761 году Португалия запретила ввоз рабов на свою территорию, в королевство было привезено в рабство четыреста тысяч африканцев, но даже такое
