«какое при этом было чувство».
Потому что завтра их не будет. Очередная открывшаяся контора вкрутит энергосберегающие лампы мёртвого цвета. И повесит вывеску «РЕМОНТ ЛАМП». Всё.
В памяти фотоаппарата останется несколько смазанных снимков скамейки и улицы с разноцветными фонарями. Прошлое опять подрастёт и наполнится.
– А где это вы были?!
Мы были во Вчера.
Надо увидеть Лору
Лоре Малышевой
Надо увидеть Лору.
Но у неё характер, конечно.
Вот вернётся в Петербург – и мы обязательно встретимся. На правах небесных родственников. Но её всё нет и нет.
Она в Одессе. Хотя все её друзья – в Питере. Но в Одессе – старенькая мама, дом, парки, набережные и другие свидетели её детства…
И вот спустя десять лет… или двадцать? Много лет, короче. Всё… Мамы нет. И детство ушло из города. Надо возвращаться. Лора продаёт дом.
Ах, какой это был дом!.. Его надо было видеть.
Значит, гора – и на самой вершине дом-мастерская; то есть на фоне неба. Солнце лежит на крыше, лестница спускается прямо к морю. А вокруг деревья в цвету: вишни, груши, яблони. Рай.
И Лорины картины, эмали… На них изображены красивые девушки. Все разные, но каждая – Лора.
А ещё виноград. И погреб есть: там – бочки с вином. Лоре виделось, что в город придут, как она говорила, «наши» – и все в мастерскую к Лоре. Там много места. И Лора, как Волошин, будет прятать «белых от красных, а красных от белых». Поведёт их в погреб: держите, братцы, для вас берегла. И разольётся по миру не кровь – а вино. И всё начнётся заново. Всё как было. Мама живая. И страна огромная: необъятная, невозможная.
Но она продаёт дом.
Лора, не надо. Ведь всё будет иначе тогда. Совсем по-другому.
Продала. И увидела последний кадр, по Чехову: сад рубят, дом сносят. Дом убивают. Будет гостиница.
Как и любой человек, который увидел смерть своего дома, Лора заболела. Однако у Лоры было два дома. Надо думать, и жизни две. Просто одна закончилась.
* * *
Надо увидеть Лору. Ведь она теперь в Питере. Живёт через один мост и несчитанное количество ветров.
Чем ближе к ней – тем сильнее ветер. Он не пускает меня. Хотя я имею полное право увидеть Лору, свою крёстную.
Её мастерская – близ залива, на самом последнем этаже, с выходом на крышу. А на крыше – город-сад.
– Ты обязательно должна увидеть Лорин сад, – говорят мне. – Это что-то невероятное. Цветы, небо, ветер, море!..
Да. Одесса на отдельно взятой крыше. Мне рассказывают – и я вижу. И Лору, и ветер, и цветы. Может, и не надо нам встречаться? Ведь я и так всё вижу. Может, и ей не нужны гости? У неё ведь характер. Да и дела, выставки…
Мне просто нравится жить с мыслью: «надо увидеть Лору». Мне этого почти достаточно. К тому же у нас в альбоме есть её фотографии.
Нет, конечно, я видела Лору, просто не помню этого. Детская память не сохранила это воспоминание.
…Надо увидеть Лору. Позвоню в дверь. Она спросит:
– Кто там?
– Это я, Арина, ваша крестница.
Лора будет долго вспоминать: какая Арина, какая крестница… Или нет, Лора сразу откроет дверь и опустит глаза вниз. Потому что я была маленькая в день нашей последней встречи. Значит, и сейчас, явившись из её воспоминания, я должна быть ростом с вазочку.
– Боже, это ты?! – удивится Лора.
А может, она сама позвонит и скажет: «Хочу тебя увидеть, приходи в гости». И я сразу приду.
Но она не звонит.
Говорят, что была какая-то ссора. Ссора взрослых, грозовое недоразумение. Но я же тут ни при чём.
Сейчас она готовится к выставке. Вот, я приду на выставку. И будет мир. А пока ветер бушует и уносит нас в разные стороны.
* * *
Но однажды раздастся звонок – и я узна́ю, что Лора умерла.
– Знаешь, у меня была крёстная, – скажу я кому-то, кто окажется рядом. – Я никогда её не видела. Она умерла сегодня.
Говорю, чтобы не оставаться наедине со словами: «Лоры нет».
Я её никогда не увижу. А ведь была возможность увидеть – перейти мост, побороть все ветра, что вечно мешали, сбивали с мысли.
У меня хранится крест, который она подарила мне при крещении. С жемчужинками. Такой красивый, что я даже ни разу его не надела: боялась потерять.
А ещё она подарила мне второе имя, для церкви. То, которое нужно писать в записках «о здравии», а потом, в случае неизбежности, «об упокоении». Ирина. В переводе оно означает «несущая людям мир».
Тяжёлая, хрупкая ноша.
Близ набережной Карповки
Он толком о себе ничего не знает.
Никто ничего ему не объяснил.
Конечно, что-то он слышал, но люди всё больше между собой общались. А ему дарили цветы, обнимали, гладили, повязывали шарф. Садились рядом, молчали.
Повод для встреч был всегда печальный.
Горе собирает всех вместе, но кого-то вечно не хватает.
Вот плакучую иву посадили. Ива плачет над землей. Ива и горе растут.
…Никто, никто не рассказал ему всё по порядку. Оно и понятно: кто же в здравом уме будет что-то рассказывать скульптуре? Так иногда поступают художники, но автор скульптуры умер. Оставил эскиз, а по эскизу уже другие руки воссоздали образ.
Теперь образ сидит на скамейке близ набережной Карповки. Глаза его закрыты. Печальный ангел.
Уже четвёртый месяц он живёт на скамейке. И всё в его жизни происходит в первый раз: первая весна, первое лето…
С каждым днём у него появляется всё больше новых знакомых. По большой части это, конечно, врачи – за его крыльями находится Первый Мединститут.
Вот и сейчас к нему подсела женщина: на ней белый халат, прямо в тон к только что наступившей июльской ночи. Её обнял платок: такая сетка из фиолетовых шерстяных нитей – можно корюшку ловить, а можно – на плечи. Она не петербурженка – ленинградка. Курит. Сигарета заканчивается, она берёт следующую, никуда не спешит.
Вдруг на скамейку присели ещё двое. С их слов ангел понял, что он красив и похож на Пушкина. Девушка провела рукой по его медным кудрям.
– Ты представляешь, это такая странная история…
И «Печальный ангел» впервые начинает понимать собственную печаль…
* * *
Жили на свете две красивые женщины: мать и дочь.
И встретили они двух красивых братьев.
И было в этот день сыграно две свадьбы.
