хочу ставить под угрозу жизни учеников. Но почему вы надеетесь на бунт?
— Потому что кто-то должен положить этому конец, — веско ответил Ранкорн, перехватив чашку Тео и выпив её залпом. — Видел моих спутников, а? Мальчишки! Они едва старше тебя, а ирландцы пощадили их лишь потому, что не заметили в ночи! Все прочие погибли, а они остались живы! Лич «наградил» их почётным назначением сюда, когда все прочие его приспешники разрываются между сотнями задач. И они пили, пьют и будут пить, чтобы запить горе!
Теодор вспомнил шрамы Пьюси и Хиллиарда и поёжился. Многое встало на свои места, а Альберт Ранкорн открылся ему с другой стороны… если не врал.
— Почему вы считаете, что виноват Лестрейндж? — спросил он, припомнив прежнюю фразу.
— Ты слышал, что в Атриуме после Рождества был взрыв? После него он впал в немилость и затаился — а сейчас устроил эту грязную провокацию со списком адресов в газете. Никому другому не было известно столько, сколько ему, это его рук дело, сомнений нет. Ни у меня, ни у других!
Нотт молча удивился.
— И он спровоцировал это, чтобы…
— Чтобы вернуть себе влияние, ясно дело! В Хогвартсе некого было призывать к убийствам и нападениям, вы заперты в глуши этой вересковой пустыни до самого лета, но зачем-то же вам принесли совы эти послания. Зачем? А я скажу, зачем! Чтобы вызвать гнев у лича и получить себе жертв для нового кровавого ритуала. Он не заслуживает и толики права жить.
Скептицизм в яростных уверениях Ранкорна был, похоже, написан на лице Теодора, да так, что старший маг смутился.
— Не веришь? — спросил он, побагровев.
— Признаться…
— Эх! На тебя надеялся мой сосед, Финни Блишвик! Сказал, что ты точно не подведёшь.
— Передавайте мистеру Блишвику моё наибольшее расположение, — чопорно ответил на эту дилетантскую, по его мнению, попытку Тео. — Нет ничего, чтобы заставило меня вам доверять, мистер Ранкорн.
Тот заулыбался, будто бы его фестрал пришёл первым к финишу.
— Это другой разговор, мистер Нотт! Вот, что я имею вам сказать для доверия.
Бородатый мужчина наклонился вперёд, как бы призывая Тео тоже накрениться, чтобы его слова не были слышны дальше столика. Нотт не повёлся.
— Говорите же, Генеральный инспектор, сэр, — старательно пряча недоверие, ответил Тео.
— В замке есть агент Лестрейнджа, — заговорщически, словно большой секрет, заговорил, переборов желание поставить Теодора на место, Ранкорн. Впрочем, его следующие слова оказались действительно новыми для Теодора. — Его бывшая няня, миссис Пинкертон, она верно служила его семье не одно поколение. Но она молода не по годам. Есть секрет её вечной молодости, который позволит расправиться с ней раз и навсегда…
Теодор вышел из кабинета мистера Ранкорна, Генерального инспектора Хогвартса, в раздумьях. Он ничего ему не обещал, но тот сам обозначил срок. Первого мая в замок должен был явиться Уолден Макнейр с головорезами из егерей, чтобы забрать всех грязнокровок, на кого укажет Ранкорн. И чиновник министерства повторил нарочно, что готов делать что-то, чтобы спасти невинные души, но, если прижмёт, невинные души для него могли оказаться менее важны, чем своя собственная.
Доверять ему было опрометчиво. Но всё это нужно было обдумать. В конце концов, едва ли Ранкорн врал ему во всём.
Глава 147
За следующую неделю план так и не появился.
Нет, Теодор не оставлял эту, наиболее важную, тему для размышлений. Более того, рискуя многим, он даже передал гриффиндорцам ту самую бочку того самого зелья, которую они отлеветировали куда-то в свою башню под покровом глубокой темноты. Это стоило ему немалых переживаний, но теперь гриффы, обнажившись — это было единственно возможным вариантом — передвигались по замку ночами беспрепятственно, не отбрасывая тени, не искажая воздух на свету, словно бы под покровом Третьего Дара Смерти.
С того же дня Нотт переживал о том, что Джинни могла быть среди этих бесшабашных смельчаков, и несколько дней кряду невысыпался, переписываясь с ней и убеждаясь тем самым, что она не отошла от спальни и не отправилась восстанавливать заваленные и разрушенные ходы за пределы Хогвартса вместе с другими. И больше его беспокоило, чтобы она ни в коем случае не демонстрировала своё обнажённое тело, выйди срок действия зелья, никаким Криви и Галленроузам, не говоря уже о Кармайклах или Паддифутах.
Не высыпаясь, он терял концентрацию днём, хуже соображал, и даже профессора упрекали его за столь рьяную подготовку, как они считали, к экзаменам. В промежутках он успевал отчитывать студентов, браниться с Пивзом, раздражённым дисциплиной не меньше самих учеников Хогвартса, в сотый раз доказывать в гостиной, почему нельзя атаковать Ступефаями и Секо Снейпа и Ранкорна ради того, чтобы вернуть себе вольности, но никак не планировать действия в замке.
Из головы при этом никак не желало уходить воспоминание о голове, иллюзии, наколдованной неизвестным злопыхателем на несчастные туалетные кабинки в едва ли не самом обычном мужском помещении всего древнего замка.
Ранкорн не смотрел в его сторону во время утренних и дневных приёмов пищи, а вот в коридорах, будто бы нарочно карауля его маршруты, попадался то и дело. Теодор менял классы, которые сопровождал, водил райвенкловцев в свободные дни, но снова и снова, случайно или нет, Генеральный инспектор то любовался весенним лесом, то видами на водную гладь Чёрного озера, то шёл куда-то по своим делам, насвистывая незатейливые мотивы, но то и дело многозанчительно кидал взгляды на Нотта, раздражённого и не выспавшегося, бесившегося только сильнее.
Его помощники же вели себя иначе.
Райвенкловец Хиллиард, выпустившийся из школы в тот же год, когда Тео пришлось научиться вызывать телесного Патронуса на верхушке башни — подумать только, ему казалось, это было вчера, а прошло уже четыре года без малого! — с красными глазами напряжённо всматривался в Нотта, будто бы пытаясь отыскать в нём какие-то ответы. В коридорах они не сталкивались, и на то была причина: каждое утро вид бывшего префекта становился всё более помятым, он глушил свои боли в горячительных, и это не шло ему на пользу.
Слизеринец Пьюси не упустил возможности провести истинно слизеринских действий, пообщавшись со своими знакомыми, которых было много, пусть это и должно было быть невозможно в новых правилах дисциплины. Дафна Гринграсс и Миллисента Буллстроуд заодно с Панси Паркинсон вечером в четверг даже насели на Теодора в гостиной, в облюбованном ими издавна уголке с креслицами, призывая ответить, почему Пьюси пообещал смерть всем.
— Он сказал, что мы все умрём, — трагичным шёпотом продекламировала Дафна.
— Что, прямо так и сказал? — удивился Тео.
