на неё не похоже. Хейвен, которую я знаю, издала бы сдавленный звук и заговорила о гендерных ролях, укрепляющих патриархат. Тогда я бы намеренно нелестно отозвался о занятиях по истории женщин, которые она посещала в своём модном художественном колледже. Она называла меня пещерным человеком. Я смеялся и называл её соплячкой. Она притворялась сердитой, а потом фыркала и смеялась в ответ.
Но сейчас мы ничего этого не делаем. Мы просто ждём в тишине. Её волосы длиннее, чем я помню. Мягкие каштановые волны ниспадают до локтей. Даже зимой пряди всегда отливают золотом от солнца.
Легкий румянец заливает её щеки.
И я понимаю, что пялюсь на неё.
Я прочищаю горло.
— Эм...
— Вот и всё, — говорит официантка, суетясь с моей кредитной карточкой. Она переводит взгляд с Хейвен на меня и заговорщицки подмигивает. — Когда мы встречались, мой муж каждую субботу приглашал меня на ужин. Этой весной исполнится тридцать два года, как мы женаты.
— Поздравляю, — говорю я, потому что проще смириться с её ошибкой, чем объяснять, кем мы с Хейвен являемся друг для друга.
— Вас тоже! — она похлопывает меня по руке и снова подмигивает. — Она симпатичная. Ты хорошо постарался. — Она одаривает Хейвен улыбкой и поспешно уходит.
Щёки Хейвен розовеют ещё больше.
— Она подумала, что мы встречаемся.
— Да. — Я прижимаю руку к груди. — Не могу поверить, что она не поздравила тебя с тем, что ты меня захомутала. Я что, отбивная?
Хейвен смеется, и всё странное напряжение улетучивается. Мы возвращаемся к машине, и когда мы снова выезжаем на дорогу, мне кажется, что я никогда не покидал дома. Калифорнийское побережье не изменилось. Вода в заливе искрится. Я опускаю стекло и позволяю солнцу согреть мою кожу. Это так приятно, что я высовываюсь из окна, как собака.
Хейвен хихикает.
— Лучше бы ты высунул голову в люк.
Я возвращаюсь внутрь. Ветер треплет её волосы во все стороны, но она не жалуется. Хейвен просто улыбается мне и продолжает вести машину. Ее шорты задрались, обнажая накачанные бедра.
Я перевожу взгляд на извилистое шоссе, ведущее к домику её семьи у озера.
— Итак, какие планы на вечер?
— Я купила гамбургеры. — Она бросает на меня взгляд. — Настоящее мясо, так что не говори гадостей. — Она морщится. — Хотя, ты только что съел бургер, так что, возможно, захочешь чего-нибудь другого.
— Нет, — сразу же отвечаю я. — Ты же меня знаешь, я съем всё, что угодно. — Я не хочу, чтобы все её старания ради меня пропали даром.
Хейвен улыбается, потому что знает меня, и ей известно, что у меня самый невзыскательный вкус из всех, что известны человеку.
— Я подумала, мы могли бы приготовить их на гриле.
— Ты готовишь на гриле? Потому что нам, наверное, стоит сначала позвонить в пожарную службу. Ну, знаешь, предупредить их.
Она закатывает глаза.
— Ты никогда не позволишь мне забыть это, не так ли?
— Ты имеешь в виду тот раз, когда ты подожгла веранду в приозерном домике, пытаясь поджарить хот-дог? Тот раз?
— Я отвезу тебя обратно в аэропорт.
— Один хот-дог, Хейвен.
— Я тебя ненавижу, — говорит она, но в её голосе слышится смех.
Я закидываю руки за голову и откидываюсь на спинку сиденья. Когда запах океана наполняет мои лёгкие, а Хейвен Барлоу улыбается мне, я чувствую себя счастливее, чем когда-либо за долгое время.
— Нет. Ты любишь меня.
Глава 3
Хейвен
Я люблю Люка Харрингтона.
Не знаю, о чём я думала, соглашаясь провести с ним ночь наедине в одном из моих любимых мест в мире.
Это одно из его любимых мест тоже. Честно говоря, все, кто когда-либо останавливался в доме моих родителей у озера, в конечном итоге чувствуют то же самое. Это немного чересчур, но и всё остальное в Беллфлауэр-Бей тоже.
Я перестаю резать цуккини и оглядываю кухню, которая больше, чем вся моя квартира в кампусе. Люк как-то сказал мне, что так и не смог по-настоящему привыкнуть к такому богатству. В восьмом классе его мама перевезла его в Бэй, после того как устроилась работать секретарем в средней школе. Несмотря на это, единственным, что позволяло ей сводить концы с концами в таком дорогом районе, был полис страхования жизни, который оставил отец Люка. Он погиб, работая на стройке, за год до того, как Люк переехал в город. Люк не любит об этом говорить.
Он не любит говорить о многих вещах.
Я поднимаю взгляд к потолку, представляя, что могу заглянуть сквозь него в одну из гостевых комнат наверху. Предполагается, что он дремлет. Люк никогда не признается в этом, но я знаю, что у него усталость из-за смены часовых поясов после перелета из Германии. Он всё ещё залечивает свои травмы.
Возможно, он никогда не заговорит со мной о них, но это и не обязательно. Он уже всё это написал. Страницы, полные искренних эмоций. Сожаление. Гнев. Отчаяние.
Последнее меня пугает и заставляет задуматься, является ли вся эта история с возвращением домой и предложением руки и сердца лучшим решением прямо сейчас. Несколько раз за последний месяц я была готова сказать Райану, что нам следует всё отменить.
Но это не мне решать. И даже не моему брату. Люк — взрослый мужчина, и он определенно не из застенчивых. Если бы у него были какие-то опасения по поводу предложения Лейтон на глазах у всего города, он бы что-нибудь сказал.
Не так ли?
Я вздыхаю и добавляю цуккини в большой салат, который собираюсь приготовить на ужин сегодня вечером. Улыбка растягивается на моих губах, когда я представляю, что скажет Люк, когда увидит, что я ем.
— Корм для кроликов, Хейвен.
— Болезнь сердца, Лукас.
Мы подшучивали друг над другом годами.
И скоро это закончится. А почему бы и нет? Впервые за семь лет Люк вернулся домой навсегда. Он пускает корни и женится. У него не будет времени на младшую сестру его лучшего друга.
Он также больше не напишет мне. Теперь у него не будет для этого причин.
Я убираю салат в холодильник и поднимаюсь наверх. Громкий храп разносится по коридору. От облегчения я прислоняюсь к стене и немного прислушиваюсь. Моя душа радуется, когда я слышу, что Люк получил столь необходимый ему отдых.
Но у меня болит сердце. Я смотрю на свои отполированные пальцы, утопающие в плюшевом ковре.
Он не мой.
Он никогда не был моим. Опасно даже думать об этом, развлекаться хотя бы секунду, как я это сделала в
