ущельям и расщелинам, но так никого и ничего не нашли. Оборванные, голодные, с обмороженными руками и ногами, приплелись они в кишлак.
Худайберды, напрягаясь из последних сил, на плечах притащил друга в его дом, разжег очаг, уложил насмерть уставшего Темира на кошму и только после этого направился в кузницу. Во дворе он встретил Касымхана, который, узнав о плачевном состоянии Темира, обещал позаботиться о нем.
Когда Темир проснулся, в очаге горел огонь, в подвешенном котелке что-то весело булькало.
Оглядевшись и никого не увидев, он решил встать, но боль в ногах заставила его вскрикнуть.
— Проснулся, — раздался радостный голос соседа. — Не вставай, сынок, — сказал он, плотно прикрывая дверь, — я уже растер снегом твои ноги и руки. Не беспокойся! Все будет хорошо!
Бодрый голос соседа, отца его любимой Юлдыз, словно глоток живительной воды в иссушенной зноем пустыне, влил в его изможденное тело новые силы и не обращая внимания на боль в ногах, парень вскочил и, подойдя к соседу, низко ему поклонился.
— Спасибо, отец, — с трудом уняв слезы искренней благодарности, сказал Темир.
— Сейчас придет моя Фатима и покормит тебя, — сказал Касымхан, подкладывая в очаг дрова.
Темир присел на валик из кошмы и, прислонившись спиной к стене, уставился на весело пляшущее в очаге пламя. Тепло медленно разливалось по его измерзшемуся, истерзанному телу. Отяжелевшие веки медленно сползали на глаза, и вскоре он провалился в небытие.
Очнулся Темир лишь утром следующего для и словно во сне увидел чудное видение. Над ним склонилась черноглазая фея, которая своими нежными ручками смазывала его скрючившиеся пальцы какой-то мазью. Он чувствовал запах лекарства, смешанного с ароматом цветущих роз, и сердце его учащенно забилось.
«Какой чудесный сон», — подумал Темир и, блаженно улыбаясь, промолвил:
— О, пэри моего сердца, о, радуга моих глаз, о, сладкозвучная зурна моих ушей…
— О, юноша, впадающий в обморок, словно женщина, — в тон ему раздался задорный женский голосок, в одну секунду развеявший остатки чудесного сна. — Отец сказал мне, чтобы я дождалась, пока ты проснешься. И вот ты проснулся. А я ухожу, — звонким, радостным голосом добавила Юлдыз.
— Постой, не уходи, — попросил Темир, приподнимаясь с застеленного кошмой пола.
— Я немного задержусь, только если ты снова приляжешь. Тебе нельзя пока вставать, ишан Моулови сказал, что в тебя вселился бес, и чтобы он из тебя вышел, ты должен смирно лежать. А когда поправишься, ты должен будешь отдать ему овцу за то, что он денно и нощно будет за тебя молиться.
Пропустив последние слова мимо ушей, Темир прилег на кошму и, опершись о валик, не сводил восхищенных глаз с лица девушки, смущая ее все больше и больше.
— Не смотри на меня так, — попросила она.
— Как?
— Как купец смотрит на ладную кобылку, когда хочет ее подешевле купить, — сказала она краснея.
— Не верь глазам своим, ибо они лучше видят только все блестящее, не верь ушам своим, ибо они не слышат голоса моего сердца, — изрек мудрые слова Темир и улыбнулся своей искренней, широкой улыбкой.
Юлдыз улыбнулась ему в ответ.
Им не нужны были слова, ибо они с этого момента стали разговаривать сердцами.
Но недолго продолжался этот их молчаливый разговор. Скрипнула дверь, и на пороге появилась матушка Юлдыз, рослая, стройная, как тростинка, Фатима.
— Ты что же это, бесстыдница, домой не идешь?
— Я уже бегу, матушка, — крикнула девушка и, словно мышка, юркнула в дверь.
— Сынок, давай я тебя покормлю, — предложила женщина и засуетилась возле низенького столика, выложив на белую тряпицу, покрывающую достархан, две свежеиспеченные лепешки, круг овечьего сыра и кусочек холодного мяса. — Ешь — да поправляйся скорее. Вчера приходил человек от Ислам-бека. Он велел передать его приказание, чтобы ты, как только поправишься, непременно шел к нему. Наверное, бек хочет дать тебе работу, — предположила женщина.
Через неделю, окончательно окрепнув, Темир начал собираться в дальний путь. Попросив соседа присмотреть за домом, он отдал многочисленному семейству одну овцу. Вторую, в благодарность за исцеляющие молитвы, юноша решил отдать ишану Моулови.
Прощаясь с селянами, Темир сначала заглянул в кузню. Там прощание было недолгим.
— Аллах велик, — произнес Курбан, обнимая на прощанье Темира, — всегда помни мудрые слова, которые обычно родители говорят своим сыновьям — юным батырам, отъезжающим на поиски птицы счастья: «Не будьте ворами — будете ходить с гордой головой, не хвастайте — и стыд не коснется вашего лица, не лентяйничайте — и не будете несчастными». Счастья тебе, джигит! Помни всегда, что здесь тебя всегда ждет кров и хлеб, что бы с тобой ни случилось.
— Станешь большим человеком, не забудь своего верного товарища, — скрывая набежавшую слезу, обнял друга Худайберды.
— Вы навсегда останетесь в моем сердце, — ответил Темир и, махнув в сердцах рукой, направился к выходу.
Прощаясь с Касымханом и его семейством, Темир долго не мог оторвать влюбленного взгляда от Юлдыз. Видя это, глава семьи, несмотря на ворчание жены, разрешил дочери проводить парня до «Дерева Советов», откуда начиналась нелегкая тропа в долину. Зимой горные перевалы были мало проходимы, и люди, в случае лишь самой острой необходимости, спускались в долину, пользуясь единственной ниточкой, связывающей их с внешним миром — оврингом. Горцы издревле строили на обрывистых склонах ущелий эти рукотворные тропы. Пользуясь малейшими уступами, прочно устанавливали они в трещинах и расщелинах скал дреколья. На эту основу укладывались жерди и сучья, поверх клались сплетенные из прутьев дорожки, которые выкладывались поверху плоскими камнями.
— Я стану эмирским нукером и приеду за тобой на своем скакуне, — уверенно, словно клятву верности, произнес Темир. — Ты будешь меня ждать?
— Да! — чуть слышно пролепетала Юлдыз.
— Прощай, моя любовь! Моя горная ласточка! Я скоро прилечу за тобой!
— Прощай, мой сокол ясный. Я буду ждать тебя! — крикнула девушка вдогонку Темиру.
Глава II. Бухара. 1921 год
Обогнув седловину, тропа, упиралась в отвесную скалу. Темир осторожно ступил на шаткую поверхность овринга. Несмотря на то что дорога эта периодически чинилась и обновлялась, идти по ней было опасно всегда, особенно зимой, когда с отвесных скал и обрывов на тропу сходили снежные лавины и камнепады.
Пройдя половину пути, Темир наткнулся на полуразрушенный участок, пострадавший от недавнего камнепада.
«Повернуть назад или, рискуя жизнью, попытаться преодолеть, пройти?» — напряженно думал он, осматриваясь.
Спровоцировавшая камнепад снежная лавина, видимо, снесла по пути сложенный из жердей пастушеский шалаш. Несколько жердей, в руку толщиной, зацепившись за выдержавший удар стихии настил, виднелись сразу же за двухметровым провалом.
Развязав кушак, опоясывающий зимний чекмень, Темир попытался накинуть конец его на сучковатую жердь.
