не имею права принимать…
— Граф, — перебил я его через Скальда, — не тратьте наше время. Вы думаете, если потянете его достаточно долго, ваши люди найдут вас? Боюсь, разочарую — к тому моменту, как они поймут, что произошло, вы уже будете… в недоступном месте.
Игнатий положил перед Сабуровым завёрнутый в бархат гигантский голубой кристалл Эссенции.
— Вот ваш ресурс. Его рыночная стоимость — около тысячи ста двадцати пяти рублей. Более чем достаточно.
Для большей убедительности я сформировал небольшой каменный нож, заставив его медленно материализоваться в воздухе прямо перед лицом графа. Клинок поблёскивал в тусклом свете салона, медленно вращаясь.
На таком огромном расстоянии созданный через связь с фамильяром, он не был эффективным оружием против Одарённого. Скорее — мерой психологического воздействия.
И это сыграло свою роль. Моё бесплотное присутствие казалось проявлением мистической неотвратимости.
— Подпишите документы, граф, — произнёс я спокойно. — Иначе вас никогда не найдут.
Сабуров побледнел ещё сильнее. Его взгляд метался между документами, кристаллом и зависшим в воздухе ножом. С видимым усилием он взял ручку, которую протянул ему отец, и с трясущимися руками подписал каждый лист. Я заметил, как его взгляд на мгновение задержался на некоторых юридических формулировках — даже в такой ситуации опытный царедворец пытался найти и не находил ошибок в безупречно подготовленных адвокатом бумагах.
— Вот и прекрасно, — кивнул я через Скальда. — Теперь мы проедем вместе до выезда из города. Для вашей же безопасности.
Спустя полчаса, когда внедорожник оказался за блокпостами на безлюдном участке дороги за пределами Владимира, Федот остановил машину.
— Вы свободны, граф, — сказал Игнатий.
Сабуров, уже и немного пришедший в себя, посмотрел на Скальда с неприкрытой ненавистью.
— Ты подписал себе смертный приговор, Платонов. После такого князь сотрёт тебя в порошок. Тебя и весь твой острог.
— А разве у меня до сих пор не было этого смертного приговора? — усмехнулся я. — Или вы пригласили меня во Владимир лично, чтобы представить к награде? Зачем же тогда пытались арестовать отца? Не обманывайте хотя бы себя, Михаил Фёдорович.
Я помедлил, прежде чем добавить:
— Ваш князь сходит с ума. Вы ведь видите это, не так ли? В сегодняшней глупой кутерьме чувствуется его рука, а не ваша. Не сомневаюсь, вы действовали бы тоньше. Веретинский загонит вас в могилу своим приказами. Это верно настолько же, как то, что завтра взойдёт солнце.
Что-то мелькнуло в глазах Сабурова — не страх, а скорее осознание. В глубине души он знал, что я прав.
— До новых встреч, граф, — завершил я разговор. — Надеюсь, в следующий раз обстоятельства будут более… благоприятными.
Игнатий кивнул Евсею, и тот открыл дверь, выпуская Сабурова на дорогу. Когда внедорожник тронулся с места, я видел через Скальда, как церемониймейстер медленно опустился на придорожный камень, словно тяжесть моих слов оказалась слишком велика для него.
Хрустнув шеей, я вернулся в комнату Василисы, которая всё это время явно испытывала нервозность, узнав об опасности, нависшей над нашими людьми.
— Всё, — выдохнул я. — Они покинули Владимир. На чём там мы остановились?..
Глава 2
Михаил Фёдорович стоял перед массивными дверями княжеского кабинета, собираясь с мыслями. Доклад, который ему предстояло сделать, был хуже некуда. За его спиной стражники обменялись едва заметными взглядами. Они знали, что входить к князю в последние дни было равносильно прогулке по минному полю.
Получив известие о прибытии Игнатия во Владимир, Веретинский был в восторге от возможности заполучить такую приманку. Теперь же…
Глубоко вздохнув, Сабуров постучал и, дождавшись хриплого «Войдите!», шагнул в кабинет.
Воздух внутри был раскалён до предела. Стоило графу переступить порог, как пот мгновенно выступил на лбу — и не только от нервного напряжения. Аристарх Никифорович метался по кабинету как тигр в клетке. На этот раз на нем был тёмно-зелёный камзол, но ткань на плечах и манжетах уже превратилась в обугленные лохмотья. С каждым резким взмахом руки от его пальцев разлетались искры, оставляя на ковре маленькие тлеющие пятна.
— Ну? — Веретинский резко развернулся к вошедшему, и жар от его тела ударил Сабурову в лицо. — Где Платонов-старший? Когда мы выставим ультиматум его щенку?
Сабуров сглотнул, чувствуя, как пересыхает горло.
— Ваше Сиятельство, боюсь, у меня неприятные новости.
Князь замер, и это внезапное спокойствие было страшнее любой вспышки.
— Говори, — процедил он.
— Игнатий Платонов исчез, — произнёс Сабуров, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Отряд, направленный в гостиницу, нашёл там только его адвоката.
Веретинский издал странный звук — нечто среднее между рычанием и смешком.
— А юрист? Он же должен быть в курсе, где…
— Стремянников оказался чрезвычайно… стойким, — признал Сабуров. — Как подданный Сергиева Посада, он немедленно заявил, что его арест выльется в дипломатический инцидент. Пришлось его отпустить. Да и не знал он ничего. Я самолично его допрашивал…
С каждым словом графа пламя на пальцах князя разгоралось сильнее, перекидываясь на предплечья. Столешница, над которой он навис, начала дымиться от жара.
— Но это ещё не все, — Сабуров решил выложить все новости сразу, словно сдирая повязку с раны одним движением. — Платонов уплатил налог в полном объёме. Все бумаги оформлены и подписаны надлежащим образом.
На мгновение в кабинете воцарилась мёртвая тишина. А затем…
— КАК⁈ — взревел Веретинский, и целый сноп пламени вырвался из его рук, опаляя потолок. Будь тот не из камня, непременно бы занялся. — КТО ПОСМЕЛ ПРИНЯТЬ ЭТИ ДЕНЬГИ⁈
Сабуров инстинктивно активировал защитный амулет. Между ним и князем возникла тонкая, почти невидимая плёнка энергии.
— Я, Ваше Сиятельство, — граф прямо взглянул в пылающие гневом глаза своего правителя.
— ТЫ⁈ — Веретинский в два шага оказался рядом, и его рука с горящими до локтя пальцами застыла в дюйме от лица Сабурова. Только магический барьер спасал церемониймейстера от серьёзных ожогов. — Ты предал меня, Михаил?
— Нет, Ваше Сиятельство, — Сабуров заставил себя не отводить взгляд. — Я был… вынужден. Они меня похитили.
Выражение лица Веретинского изменилось — теперь в нем смешались гнев и недоверие.
— Похитили? ТЕБЯ? Моего церемониймейстера? Из моего города?
Михаил Фёдорович кивнул, и унижение, которое он испытывал, рассказывая это, жгло сильнее, чем огонь князя. Он сглотнул, вспоминая ужас того момента.
— Они захватили меня…
— И? — глаза князя сузились.
— И поставили ультиматум. Либо я
