и миссия назначена земная. Агенты изучали целый век, ища кому нести источник света. И, наконец, был выбран человек — обычный паренёк из Назарета.
Он посетил планету Тамали, и видел, как живут тамалитяне. Давать ему советы мы могли, но сделать сами всё должны земляне. Увиденным юнец был поражён, глаза его горели в восхищеньи. Он был умён и мудр как Соломон, и чист душой как Ангел в день рожденья. Он захотел, чтоб жители Земли счастливо жили, как тамалитяне. Чтоб не было ни войн, ни крови. Дышали добротой самаритяне.
Но как легко поставить пред собой великую и ясную задачу, так тяжело вести за это бой надеясь на фортуну и удачу. На практике задача не проста. Хоть цель ясна — ты подсмотрел в ответе. Как, не имея чистого листа писать поэму о добре и свете? Как людям объяснить, что есть любовь? Что меч не плуг и созидать не может. Их как вино пьянит людская кровь, а кубки так на черепа похожи. Весь дух людей идёт в трибуны рёв, а жить в любви пока что не умеют. Важнее хлеба зрелище боёв, когда толпа сойдётся в Колизее. Нет счастья большего, чем муки наблюдать, а он хотел другое наслажденье. Мечтал, что б неземная благодать другим открылась тоже в час прозренья. Он людям нёс огонь, как Прометей решить, пытаясь сложную задачу. Но знания так чужды для людей — что толку от Луны в ночи незрячим. Они идут ведомые грехом. Понятия о святости забыто. Ведёт их Арес, Вакх и Купидон. Им не нужны, ни Феб, ни Афродита. Как разорвать порочный этот круг? Как людям преподать свою идею? Толпою движет глупость и испуг, а управляют ею фарисеи.
И Он учил, ему внимал народ, а кое-кто пытался разобраться. Чтоб понял это человечий род, Он божьим сыном начал представляться. Он, в самом деле, был как будто Бог, и крест себе взвалил на плечи гордо. Но что Он на Голгофе встретить смог? Лишь алчные завистливые орды. Он светоч из груди своей извлёк, и осветил дорогу иудеям. Постиг Его несправедливый рок, такой же, как беднягу Прометея. Кто свет несёт — на муки обречён. Жестокость разъедает как экзема. Ласкает слух людей страданий стон, как песни соловья в саду Эдема. А Он им про любовь вещал с креста. Про сердце, про прощение и Бога. И верил, что людская доброта сумеет к счастью проложить дорогу. Страдая за грехи других людей, не обращал внимание на раны. Надеясь глубиной своих идей, извлечь народ из мрака и тумана.
Потомки благодарно про Христа слагали песни, гимны, пели оды. И с именем священным на устах с мечами шли в крестовые походы. Его слова, поняв наоборот молиться, стали звонкому булату и убивать. Обманутый народ платил при этом дорогую плату. Разить мечом под именем святым, плодить сирот и вдов, калек убогих — итог учений и пожарищ дым планету охватил во имя Бога. Он над Землёй хотел огонь поднять горячими и чистыми руками. Но факелами стали поджигать на площадях костры с еретиками.
Так миссии Его пришёл конец. Пробил набат печального итога. Ему надели царственный венец и стали почитать Его как Бога. Хотел Он заполнять сердца людей, а смог проникнуть только на иконы. От имени священного злодей возвёл цинизм и лживость в ранг закона.
Гарон умолк, повисла тишина. Я вспомнил взгляд Иисуса на портрете. История Земли теперь видна, мне стала в новом ракурсе и свете. Я понял — у Иллоны на стене висели снимки снятые с натуры. Иисус Христос, а где-то в глубине какие-то невзрачные фигуры. И Будда, и Эвклид запечатлён, Сократ, Ньютон, Гомер, другие лица. Я будто сплю и вижу дивный сон. В два счёта можно разума лишиться.
Зитон своим крылом накрыла тень. Вставая, я узрел в дверях Иллону. Кончался удивительнейший день, Тарон катился к краю небосклона. Мне показали, где я буду спать. В мозгу клубились мысли и идеи. Задумчиво я лёг в свою кровать, и вскоре был уже в плену Морфея.
Мне снился крест, на нём висел Христос. Я слышал, хоть уста Его молчали:
— Не нужно лить напрасно горьких слёз, я на Голгофу шёл не для печали. Я верил в то, что жители Земли пойдут вперёд с открытыми глазами. Но видимо они не доросли до счастья — в мире жить под небесами. Учил любить, но всё равно плебей, мечтает стать богатым, как патриций. Готов за грош продать своих друзей, но главный грех — он раб своих амбиций. В плену у заблуждений и молвы, мечтают положить в мешок — светило. И каждый хочет выше головы своей подняться. Больше чем по силам. И над Землёй парить как Херувим, восстать из глины, словно Галатея. Кто истину откроет перед ним? Что сила вся в Земле, как у Антея. Кто сможет это объяснить ему? Кому по силам повести планету? Кому такая ноша по уму? Быть может ты, Антон, сумеешь это?
Он замолчал, тут свет над ним погас, и вся Земля от плача задрожала. Махал крылом Амур или Пегас, неясное видение пропало.
Глава 3
Ночь на Зитоне очень коротка, но я проснулся с первыми лучами. Меня коснулась тёплая рука, и девушка явилась пред очами.
— Вставай, Антон, — я слышал нежный глас, — сегодня мы с тобой поедем в Риво, — Иллона улыбнулась в первый раз. Я не видал её такой счастливой. Ей шла улыбка, впрочем, я не знал людей, которым не к лицу улыбка. Всем миг счастливый душу озарял и украшал, но счастье очень зыбко. Счастливый миг — всю жизнь его мы ждём, но он так просто не даётся в руки. Переполняет нас как водоём и помогает выжить в час разлуки. Но чаще нас качает среди скал, бывает редко полный штиль на море. Но нас к себе манит девятый вал. Нельзя счастливым быть, не зная горя. Кто счастью своему не будет рад? Мы все в душе романтики, поэты. Чтоб Рай ценить — нам нужно видеть Ад. Коль нет беды, как знать что счастье это? А я не знал ни горя, ни беды, душа и тело не познало раны. Всегда хватало зрелищ и еды, не знал любви и не терял желанных. И вот я на пороге новых дней. Какого ожидать ещё сюрприза? Есть два конца дороги — мы по ней пойдём в Тартар, а может к Парадизу.
Мне по лицу скользнул приятный свет, причудливое зарево Тарона коснулось лба. Короткий туалет и я иду по улице с Иллоной. Просторный двор на нём цветущий сад. Приветливые радостные лица. И я цветочным ароматам рад. Вокруг сияет всё и веселиться. Всё непривычно: травы и цветки, глаза людей, что светятся надеждой. Невиданной раскраски мотыльки, причудливые яркие одежды. А по дорогам взад вперёд снуют машинки круглой формы, будто склянки, как близнецы. Но как их узнают? Их сотни возле дома на стоянке.
К Иллоне обращаю свой вопрос. Она смеётся:
— выбирай любую. Обнюхивает нас дворовый пёс и смотрит на меня как на статую. Видать и, правда, я окаменел, так это необычно прозвучало. Я брать чужое, никогда не смел.
— Тут всё твоё, — Иллона мне сказала, — садись скорей, здесь собственности нет. Я расскажу подробно по дороге. Мы сели в небольшой кабриолет и полулёжа, выпрямили ноги. Иллона на экране набрала маршрут, его по карте проложила. Мелькнула огонёчками шкала, таблетка по дороге покатилась.
Я удивлённо ждал её рассказ. Она его начала осторожно:
— Столкнёшься с удивительным не раз, тут постоянно удивляться можно. Здесь много непривычного для Вас, но в то же время просто и логично, — Иллона свой продолжила рассказ, — ты думаешь, что всё должно быть личным? Есть на Зитоне кроме личных зон, обширные общественные зоны. Река и лес, гора и небосклон, и в том числе дороги
