некий расплывчатый образ, и этот образ стал приобретать четкие границы….
Это была голова лысого толстощёкого мужика, похожего на гномика из мультфильма, с носом очень неправильной формы. Он улыбался – именно поэтому я не сразу испугался. Куда бы я не повернул свой взгляд, этот образ перемещался за ним, как привязанный. Как будто эту лысую морду я сам своим взглядом проецировал в темноту. Испугало меня именно то, что я никак не мог отделаться от этой головы! Куда бы я не посмотрел, голова была перед моими глазами. Я хотел отвернуться или совсем убежать из комнаты, но вдруг понял, что не могу этого сделать – какая-то неведомая сила заставляла меня продолжать лежать и смотреть на этого «уродца».
Мне тогда показалось, что это продолжается целую вечность! Во рту пересохло, стало тяжелее дышать. Но вдруг фонарь на улице вновь засветился. Я быстро перевёл свой взгляд на светлую полосу от фонаря на потолке. Очень медленно, как будто сопротивляясь, голова полностью растворилась в этом свете. А я продолжал неподвижно лежать, боясь отвести взгляд от спасительной светлой полосы.
Отец Тимофей ослабил воротник. Его реакция на мой рассказ была мне не понятна, но я продолжил:
– Я не знаю, как долго я так пролежал, но в конечном итоге я стал проваливаться в сон. И даже засыпая, я смотрел на светлую полосу и не отводил взгляд. Я помню, что вначале мне снилось именно это: я лежу у себя в кровати и смотрю на свет на потолке. Это уже точно был сон, хотя я понял это позднее. Я продолжал лежать во сне, думая, что не сплю. И вот наступил переломный момент: я захотел в туалет. Но как мне туда попасть? Ведь я не могу встать! Я не могу туда пойти! Что делать? Мне пришло в голову самое простое решение, которое может придумать только ребёнок – не могу пойти, значит надо туда полететь!
Я медленно взлетел и завис над кроватью. Раньше мне уже приходилось летать во сне, и ощущения были вполне знакомыми и даже привычными. Поэтому про себя я машинально отметил это: «Здорово! Как во сне!». И вот тут-то я и понял, что сплю! В туалет лететь мне уже не хотелось, мне хотелось полетать над городом. Что я, собственно, в том сне и сделал…
С того дня в своих снах я периодически осознавал, что сплю. В таких случаях я пытался получить от сна всё, что мне хотелось на тот момент. И практически всё в таких снах мне удавалось.
Отец Тимофей налил себе ещё полстакана, но пить не торопился. Взгляд его очень выразительных карих глаз растворился в налитой жидкости, и мысли, по всей видимости, тоже куда-то утекли вслед за взглядом. Из-за густой растительности на его лице трудно было сделать предположение о его возрасте. Да и ряса немного вводила в заблуждение, добавляя ему солидности. «Полтинник» я бы ему точно дал, но не больше. Плотное телосложение, ни капли не похожее на устоявшийся образ священнослужителя, выдавало в нём может быть спортивное, а может и боевое прошлое.
– А что стало с «цветными монстрами»? – как будто очнувшись от чего-то, спросил отец Тимофей.
– Эти монстры, – продолжил я свой рассказ, – почему-то не казались мне злыми, хоть и выглядели уродливо. Очень часто они даже улыбались мне… После этого я их видел каждую ночь. Разных. Они то сменяли друг друга, то появлялись парами или тройками. Но каждый раз это были только головы. Они не пугали меня, так как я знал, что стоит мне перевести взгляд на светлую полосу на потолке, как они сразу растворятся в свете. Чувство, что я могу их контролировать, меня успокаивало.
Отец Тимофей усмехнулся и первый раз за всё время потянулся за сырком. А я тем временем продолжил:
– Однажды мама перед сном попыталась задёрнуть до конца шторы – в комнате сделали перестановку, и свет с улицы мешал ей засыпать. Я, конечно же, попросил её не делать этого. Но она всё равно задёрнула. Когда мы легли и выключили свет, то я не выдержал и минуты: я вскочил и вернул штору в первоначальное положение. После этого случился откровенный разговор с мамой. Я признался, зачем мне нужно, чтобы на потолке была полоска света. Я очень благодарен ей, что она ничего не рассказала папе и в конечном итоге не повела меня ни к психологу, ни к психиатру. Мы просто с ней договорились, что каждый день она будет по чуть-чуть прикрывать штору, и когда щёлки не будет хватать, чтобы растворить в этом свете монстров, то она снова немного шторы раздвинет.
– Это было мудро с её стороны… – похвалил отец Тимофей решение моей мамы.
– Я относился к этим светящимся головам, как к гостям, приходящим ко мне перед сном. Ведь они ничего плохого не делали, напугать меня не пытались – они просто были мне видны, до тех пор, пока я не переводил взгляд на свет на потолке. Ну и пусть, думал я, раз им так хочется. Так я думал некоторое время, пока случайно не оказался в полной темноте…
Как я и сказал, мама про наш секрет ничего не сказала папе. А он иногда смотрел поздние вечерние фильмы по телевизору, который тоже стоял у нас в комнате. Я заснул под монотонное гудение лампового теле-ящика (у папы были наушники, поэтому звука фильма я не слышал). Вероятно, свет из окна мешал ему смотреть фильм, и он, когда я уже спал, задёрнул шторы наглухо…
Я проснулся ночью и сразу понял, что что-то не так. Я стал присматриваться, чтобы понять, в чём же дело. Появились привычные уже мне головы, всё как обычно, но… Где же свет на потолке? Его нет! И опять непонятная сила, не дающая пошевелиться! Монстры уходили и приходили, сменяя друг друга и ни на миг не останавливались. От этой жуткой «карусели» стала болеть голова. Я не знал, как мне избавиться от этих голов. И тут я подумал, а что если я просто закрою глаза? Почему эта мысль никогда раньше не приходила мне на ум? Я обрадовался найденному решению и закрыл глаза…
Но – ничего! Ничего не изменилось! Вот почему при любом изменении направления взгляда я всё равно видел этих монстров – они были не снаружи, они были внутри меня! Свет, попадая через глаза, растворял их, делал их невидимыми. А теперь, находясь в полной темноте, я не мог от них избавиться. Они как будто почувствовали
