доставал медальон и подолгу вглядывался в вычеканенного волка, словно ища ответы на вопросы, которые не давали ему покоя. Почему родители никогда не говорили ему о своей деятельности? Были ли они действительно предателями или жертвами чьего-то заговора? И можно ли было их спасти, если бы он действовал иначе той ночью?
Жнивный рынок всегда был лучшим местом для воровства — множество лавок, суетящиеся покупатели, перекрикивающие друг друга торговцы. В утреннем тумане, смешанном с паром от котлов уличных торговцев, легко затеряться, став невидимым для вездесущих Городских Стражей в бордовых мундирах.
Эдрик медленно обходил торговые ряды, выискивая идеальную цель. Сегодня был особенный день — пять лет с момента казни его родителей. Хотя он никогда не видел их смерти, не стоял среди толпы у эшафота, не слышал глухого щелчка ломающихся шейных позвонков, этот день всегда отзывался болью где-то глубоко в груди.
Каждый год в этот день он совершал свой личный ритуал: крал что-то ценное и относил к руинам старого храма на окраине города. Там он сжигал добычу, шепча имена родителей, словно дым мог донести его слова до их душ. Это было глупое, суеверное действие, но оно давало ему подобие покоя.
В этом году он решил взять что-то по-настоящему ценное. Нечто, достойное пятой годовщины. Нечто, кража чего будет настоящим ударом по системе, которая отняла у него семью.
На протяжении пяти лет он пытался найти объяснение тому, что произошло, выяснить, в чем именно обвиняли его родителей. Кусочки информации, которые ему удалось собрать, складывались в странную мозаику. Его отец, скромный портной, по слухам, перешивал секретные послания в подкладку одежды, которую отправляли через границу в соседнее королевство Акантор. Мать, травница, якобы использовала свои знания не только для лечения, но и для создания специальных чернил, проявляющихся лишь при нагревании, и ядов, способных имитировать естественную смерть.
С годами Эдрик начал понимать, что слухи, вероятно, были правдой. Родители принадлежали к сопротивлению — подпольной сети, работавшей против тиранического правления короля Родерика III. Их связь с Акантором была не предательством родины, а попыткой найти союзников в борьбе за свободу.
Это осознание принесло странное облегчение. Его родители не были предателями — они были героями, боровшимися за лучший мир. Но вместе с этим пришла и тяжесть наследия. Эдрик был сыном революционеров, чья кровь теперь требовала мести и продолжения их дела.
Правда это или домыслы — Эдрик не знал. Память сохранила лишь образы любящих родителей, теплый дом и запах свежевыпеченного хлеба по утрам.
Он тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Сентиментальность была слабостью, а в Крысином Братстве слабым не место. За эти годы Эдрик поднялся в иерархии банды, став правой рукой Фенрира. Не раз и не два ему приходилось доказывать свое право на это место кулаками, зубами, а порой и ножом.
Фенрир, тот самый рыжий мальчишка, который привел его в Подбрюшье, стал не просто лидером — почти братом. За пять лет его рыжие волосы потускнели, а на лице добавилось несколько новых шрамов, включая длинный след от ножа через всю щеку — память о столкновении с конкурирующей бандой "Глазастые". Но его глаза сохранили ту же острую проницательность, а улыбка — ту же хитрую хищность.
Под их с Фенриром руководством Крысиное Братство выросло из простой банды беспризорников в организованную структуру с собственной территорией, правилами и даже чем-то вроде кодекса чести. Они не трогали бедных, не обижали детей и стариков, не грабили тех, кто сам боролся против режима. Их целями были богатые торговцы, приближенные короля, коррумпированные чиновники — те, кто наживался на страданиях простого народа.
Его внимание привлек богато украшенный прилавок с золотыми и серебряными изделиями. Мастер Вильгельм — пожилой ювелир с трясущимися руками и подслеповатыми глазами — как раз отвернулся, чтобы достать что-то из сундука за спиной.
Идеальный момент.
Эдрик быстро оценил ситуацию. Мастер Вильгельм не был случайной жертвой — его украшения часто можно было увидеть на шеях и запястьях придворных дам, а на особенно дорогих изделиях красовался королевский знак, означавший, что ювелир выполнял заказы для самой королевской семьи. Идеальная мишень для пятой годовщины.
Эдрик скользнул к прилавку, движения его пальцев были отточены сотнями подобных краж. За долю секунды он оценил товар, выбрав небольшую, но массивную золотую брошь с рубином. Такая вещица могла обеспечить Братство едой на неделю вперед.
Но дело было не в деньгах. На броши был выгравирован герб одного из графов, известного особой жестокостью к низшим сословиям. Сжечь такую вещь в память о родителях казалось символичным актом возмездия.
Едва его пальцы коснулись броши, чья-то рука сжала его запястье с неожиданной силой. Эдрик поднял взгляд и встретился глазами со Стражем Ворона — элитным подразделением городской стражи, специализирующимся на поимке воров и бандитов.
— Попался, крысеныш, — прошипел страж, скручивая его руку за спину.
Эдрик мгновенно узнал стража — это был капитан Торбен, известный своей жестокостью к пойманным преступникам, особенно к молодым. По Подбрюшью ходили слухи, что не все задержанные им доживали до суда, а те, кто доживал, часто теряли конечности или зрение.
Эдрик не тратил время на слова. Извернувшись, он ударил стража головой в лицо, почувствовав, как хрустнула переносица. Хватка на мгновение ослабла, и этого было достаточно. Вырвавшись, он бросился бежать, проталкиваясь через толпу, сбивая с ног зазевавшихся покупателей.
— Держи вора! — крик стража перекрыл рыночный гул.
Несколько торговцев попытались схватить мелькающую между рядами фигуру, но Эдрик был быстрее — годы беготни по скользким туннелям Подбрюшья научили его маневрировать в самых стесненных условиях.
Он почти достиг края рынка, когда из-за угла показался отряд городской стражи. Развернувшись, он бросился в противоположном направлении, но и там путь перекрыли. Рынок превращался в клетку. Лихорадочно оглядываясь, Эдрик заметил узкий проход между двумя лавками и нырнул туда.
Сердце колотилось как сумасшедшее, а в голове пульсировала единственная мысль: "Только не сегодня. Только не в годовщину их смерти". Быть пойманным сегодня казалось особенно горьким предательством памяти родителей.
Проход вывел его к задним дворам, заставленным ящиками и корзинами. Он перепрыгнул через низкий забор, пробежал через чей-то огород, распугав кур, и уже видел спасительный переулок, ведущий к одному из входов в Подбрюшье, когда его путь преградила массивная фигура.
Кузнец Бром — огромный мужчина с руками размером с окорока и шеей быка — схватил Эдрика за шиворот с той непринужденностью, с которой берут котенка.
— Куда спешишь, воришка? — прогудел он, встряхнув Эдрика так, что клацнули зубы.
—
