левую сторону, пропустив ленты мимо себя. А потом, если резерв не пуст, а уж он точно не должен быть пуст, Дикий ударит светом.
Из воспоминаний его вырвал нетерпеливый звук клаксона, в десяти метрах от него обнаружились старые жигули, с крыльев которых осыпалась ржавчина. За рулем сидел дед лет семидесяти и с неодобрением взирал на дорогой черный джип, который преградил ему дорогу. Радим быстро закрыл дверь и сдал назад, освобождая проезд. Дед еще раз ожег его злым взглядом и поехал дальше.
Радим же, поняв, что стик истлел впустую, раскочегарил новый. Открыв дверь, он затянулся и, выпустив дым на улицу, снова прикрыл глаза.
Ну, что сказать? Вся его подготовка к рывку и попытка избежать атаки не привели ни к чему. Поле исчезло внезапно, и как бы он не напрягал свои мышцы, стараясь задать новый вектор для тела, ничего не вышло. Он стал заваливаться на спину, но ленты, оказались куда быстрее. Он успел приложиться копчиком о грязный кафельный пол. Стоило им коснуться его тела, как адская боль скрутила его в одно мгновение. Разряд шокера, который превращает девяностокилограммового мужика в кисель за одну секунду, по сравнению с этим детский лепет. Ленты оплели его тушку, свет тут же исчез, он оказался в непроглядной тьме. Его корежило, мысли о каком-либо сопротивлении покинули голову, осталась единственная, быстрее бы все это кончилось, а потом пришел страх, страх никогда не вернуться, страх того, что никто никогда не узнает, где он нашел свой конец. И, видимо, это послужило каким-то триггером, он так и не понял, что случилось, просто в один прекрасный момент тьма исчезла, полыхнула яркая белая вспышка света, и Радим, ослепнув, отключился. Когда он пришел в себя, то понял, что не видит, белый свет — это все, что для него существовало. И это напугало его больше, чем смерть, остаться калекой — вот его самый страшный кошмар. В мыслях, которые ворочались с трудом, он увидел себя идущим по улице с палкой, прощупывая каждый метр перед собой, а рядом шла Ольга. Она не бросила его, но взгляды полные жалости и отсутствие огня в ее глазах, были для него хуже одиночества и забвения. Это была уставшая женщина, убитая бытом и тяжелой ношей. Радим на секунду содрогнулся от жалости к себе и к ней, но потом успокоился, если он ослеп, ему отсюда не уйти, ему не вернуться домой, а значит этого ничего не будет, она начнет жизнь заново, и все будет хорошо, на душе стало спокойно и тепло. Но потихоньку зрение начало возвращаться, не прошло и двадцати минут, как он стал различать силуэты, а через полчаса оно полностью восстановилось. Подвесив не слишком яркий шарик света, Радим огляделся, все вокруг, включая его самого, было засыпано черным жирным пеплом. Он попытался сесть, тело прострелила вспышка боли, да такая, что он заорал в голос, хотя вместо крика изо рта раздался лишь хрип, голос он сорвал куда как раньше. Прошло не меньше часа, прежде чем он смог шевелиться. Кое-как сев, он вытащил из кармана пачку сигарет и, прикурив, выпустил струйку дыма в потолок. Жутко хотелось есть. Притянув рюкзак, он достал последнюю банку тушняка и, кое-как вскрыв ее ритуальным ножом, который по-прежнему сжимал в руке, принялся есть прямо с лезвия.
Дверь, запечатанная руной, вздрогнула от мощного удара, кто-то с очень приличной массой решил ее вынести, но, к счастью, та не подалась. Новый удар, затем еще один. Радим, не вставая подтянул к себе арбалет, но понял, что у него не хватит ни силы, ни сноровки, чтобы им воспользоваться. Вскоре он перестал обращать внимания на попытки вломиться к нему, больше его беспокоили окна под потолком, но в них, по счастью, никто не лез. То ли твари были тупыми, то ли слишком большими.
Так продолжалось часов шесть, Радим даже подремал под эти мерные удары. Когда он проснулся, за окном был серый рассвет, в расколотом мире начинался новый день. Прислушавшись к себе, Вяземский подвигал руками и ногами, мышцы побаливали, но вполне терпимо. Эх, с каким бы удовольствием он сейчас лег к Славе на массажный стол, но тут не было ни Славы, ни другого массажиста, так что приведение тела в порядок было отдано на откуп Радиму Вяземскому, чем он и занялся. Стянув куртку, он стащил кольчугу с поддоспешником и принялся рисовать на груди руну здоровья, на это ушло пять минут. То, что его силы прилично возросли, Дикий осознал, когда понял, с какой легкостью он напитал ее энергией из резерва. Ломота и слабость ушли, он мог снова действовать как полноценная боевая единица, только жрать очень хотелось. Но жрать было нечего. Радим разломал лавку и, соорудив крохотный костерок, заварил в алюминиевой кружке последний кофе, сыпанув туда от души остатки сахара. Получилась редкостная дрянь, приторная, аж зубы сводило, но это было необходимо. Обжигаясь, он выпил все чуть ли не залпом, и тут же почувствовал себя лучше. Выкурив сигарету, которая тоже по стечению обстоятельств оказалась последней, он выглянул в окошко, сделанное еще при первой обороне душевой, когда его вояж только начинался.
Ну, что сказать? Тварей в заброшенном полуразвалившемся цеху хватало, только в пределах видимости он насчитал почти два десятка. Перед дверью, периодически тараня ее, собралось двенадцать самых разных, от небольших до метра три в высоту и массой килограммов в четыреста.
Один, напоминающий человека, заметив в окошке Вяземского, попытался атаковать его уже привычными зеркальщику лентами, но Радим просто уклонился и рубанул по ним кукри, отсекая и превращая в жирный пепел.
На этот раз Вяземский не стал связываться с рогаткой и арбалетом. Проверив через ручное зеркало фрейлины Медичи свой резерв, он только присвистнул, теперь у него не было никаких проблем с энергией. Так что он сделал все очень просто, создал шар света с небольшую дыню и запустил его через окошко, после чего просто подорвал, залив белым светом все в радиусе двадцати метров. Все, кто были перед дверью, осыпались черным жирным прахом, остальные, кому досталось лишь краем, оплыли, словно свечи. Радим распахнул дверь и вышел в цех, еще один шар отправился в кучу пострадавших, на этом всякое сопротивление было подавлено, просто не осталось никого, кто мог бы его оказать. Десять минут Радим собирал плашки, фасуя их по разным пакетам. Потом вспомнил про черного, что ввалился к нему так не вовремя, и отправился за оставшимся от него трофеем. Надо сказать, плашка
