отцом — не есть ли мораль этого рассказа (а Гессе во всем моралист), мораль возвращения в мир людей, мечтательное разрешение конфликта в семье самого Гессе? Известен эпизод с его бегством из Маульбронской семинарии: ночь, проведенная в стоге сена, резкое, обидное письмо к отцу, мысли о самоубийстве — все это несмотря на благополучное домашнее существование, но именно и благодаря ему.
«Клейн и Вагнер» — произведение, представляющее совершенно иной способ погружения в себя. Повесть эта — вариация темы двойничества, но уже в его инфернальном преломлении, явно навеянном Гофманом, «Эликсиром сатаны», и осознанном через философию Ницше.
И Ницше, и Шопенгауэр вошли в самую суть мировоззрения Гессе. Если через Шопенгауэра он осмысливал свои ориенталистские религиозно-философские симпатии (эссе «Индийская мудрость»), то фаустианский комплекс раздвоенности предстает у него как ницшеанская антиномия аполлоновского и дионисийского, меняющих местами свет и тьму, добро и зло. Аполлон, светлый и гармоничный, у Ницше «помрачается», становится ложным и иллюзорным, следовательно, дьяволом; в свою очередь трагический Дионис с его культом веселой жестокости, радостью распада и упоением смертью, т. е. со всей его дьяволиадой, выступает как солнце и истина (исторически солнечному Заратустре Ницше придает дионисийские черты). Оба эти элемента соседствуют в каждом художнике, предстают как творческий демонизм, как болезнь духа — «карамазовщина».
Именно в 1919 году выходит сборник статей Гессе о Достоевском — «Взгляд в хаос», где, по существу, карамазовской разорванностью, отказом от сотворенного Творцом мира, т. е. сомнением в вере, борьбой дьявола с Богом в душе человеческой и объясняется мировое безумие.
Опуститься внутрь себя — значит сначала войти в хаос, в ад, в страдание и только потом уже подниматься от тьмы к свету, к сознательному бессознательному.
Клейн и Вагнер — символически одно и то же лицо. Добрый бюргер и чиновник Фридрих Клейн бежит, как «пошлый романтик», от своего семейного благополучия (точнее — вынужден бежать после кражи казенных денег) не только в хаос мирского, но и в свой собственный хаос, мысленно превращая себя в убийцу. Убийца приобретает имя Вагнер и сливается с некогда любимым Клейном композитором Вагнером, который становится символом и гармонии, и хаоса, символом разорванности души и Духа. Триада — Клейн, убийца Вагнер и композитор Вагнер — это триада безумия, мирового распада (заката Европы и искусства), интерпретируемая в духе Ф. Ницше (героя повести тоже зовут Фридрих). Музыкальное дионисийство (следует вспомнить Адриана Леверкюна из «Доктора Фаустуса» Т. Манна!) — это преображенное преступление, убийство, порок. Выход — в радости самоуничтожения. Убийца Клейн, имя которому Вагнер, кончает жизнь самоубийством, возвращаясь как бы к истокам, к единству, к Богу, осуществляя поистине творческое деяние («искусство — в каждой вещи открывать Бога»); но Бог этот в то же время и Аполлон-Дионис, Бог «блаженного утопленника» Клейна, сливающегося с бессознательным (вода — архетип бессознательного!), т. е. с хаосом, тьмой, с «ничем». Это «ничто» снова возвращает нас к религии Китая, религии без Бога; но если Бога нет, то, по Достоевскому, позволено и самоубийство, а это означает уже смерть без воскрешения, недостижимость той гармонии, которую «фаустианские» герои обретают после смерти: и сам Фауст, и даже преступник Медард у Гофмана в «Эликсире сатаны» или доктор Джекиль у Стивенсона. Таким образом, карамазовско-ницшеанский герой Германа Гессе, убегающий из мира в мир и поглощаемый этим миром, приобретает новые антиномические черты: он и рационален и иррационален, и морален и аморален, что делает его несовершенным человеческим отражением единой прасущности бытия.
Средоточием пороков европейской культуры становится герой третьей повести — художник Клингзор, соединивший в своей порочности, «аполлоно-дионисийстве», чувственное и духовное, жизнь и смерть. Последнее лето для Клингзора — это последний всплеск творчества, собирание красок и соблазнов жизни, последнее одухотворение чувственности, эрос-дух. Лето выдалось на редкость упоительным — и дало плод: предсмертное творение художника, автопортрет, в котором он «собирает» всю свою жизнь и жизнь окружающего мира. Это не просто человеческий портрет, а целый ландшафт, красочный спектр, в нем — рождение и смерть, фотография и фантазия; это и бегство из мира, и любовь к нему, и издевка над самим собой, и самовосхваление, это и близость ко всему живому, и одиночество. Написав такой портрет, Клингзор снова на короткое время возвращается к обыденной жизни, уходит в город за покупками (фруктами и сигаретами), но уже из предисловия к повести мы знаем, что все это он проделывает перед самой смертью, загадочной и тоже похожей на самоубийство.
Любопытно, что Гессе избегает ответа на вопрос, какой смертью умирает герой — греховной или благодатной. Смерти нет, говорит Клингзор, а есть только страх перед нею, который преодолевается через соединение чувственного и духовного, т. е. в творчестве. Автопортрет Клингзора и есть такое мгновение «жизнесмерти», «поиск Бога за каждой вещью», обретение самого себя в мире божественном.
В этой повести Гессе отдает дань и своим восточным, в частности китайским, симпатиям. Любимый поэт Клингзора — Ли Тай Пе, он и себя привык называть этим именем, подчеркивая свою приверженность жизненным наслаждениям, дионисийству. Говоря о бессмертной сущности мира, Клингзор вслед за другими героями Гессе — Синклером, Сиддхартхой, персонажами сказок — возвращается и к даосизму, и к «вечно женственному» в европейской культуре с его праобразами в Изиде и Мадонне.
Гессе и в этой повести размывает своего героя дополнительными противоречиями, естественными для беспорядочного романтического характера художника, внося раздвоенность и в саму повесть. Умер ли Клингзор естественной смертью (т. е. в Боге) или покончил с собой? Не есть ли самое возвращение в обыденность аллегория смерти для художника? Одним словом — проклятие или успокоение находит Клингзор в смерти?
Две повести и роман, вошедшие во второй том, — «Кнульп», «Курортник» и «Степной волк» — близки друг другу характерами главных героев, зовется ли он Кнульпом, Германом Гессе или Гарри Галлером; гонимый ли он музыкант, как в первом рассказе, сам ли писатель, отдыхающий на курорте, или его двойник, одинокий «степной волк» из одноименного романа.
В этой вариационной цепочке особое место занимает повесть «Курортник. Заметки о моем лечении в Бадене», о которой Гессе и позднее, в 1948 году, писал с любовью, называя ее сердцевиной между «Сиддхартхой» и «Степным волком». Позиция героя повести, «праздного обывателя», — это пограничное состояние между миром собственной души и миром внешним, выявляющее тончайшие соотношения обыденного и возвышенного. Способствует этому и присущее автору-рассказчику чувство юмора, которым отмечен и следующий роман Гессе — «Степной волк».
Главная тема этого романа — нравственное спасение личности на фоне гибели европейской цивилизации. «Одинокий волк» Гарри Галлер — человек изысканный и опустошенный, человекобог и человекозверь. Преодолеть
