отныне недостойна его вымолвить.
– …вашего мужа.
– Он был так счастлив узнать, что я наконец забеременела, – сказала она, и голос будто донесся из глубин воспоминаний.
– Узнал ли он когда-нибудь правду?
– Не думаю. Но, возможно, сомнения у него были.
Разумеется. Клодина вспомнила с горькой злобой, как отец несправедливо наказывал ее. А она восхищалась им и уважала его. И наивно полагала, что он злится оттого, что она родилась не благородного пола, и потому всячески старалась превзойти ожидания. Но тщетно. Знать в четыре года греческий, латынь, иврит, а к пяти изучить арифметику, астрономию и физику было все равно мало. Теперь она понимала, что в его глазах она всегда оставалась воплощением бесчестия.
– Кто мой настоящий отец?
Мать молча отвернулась.
– Я знаю его? – настаивала Клодина.
Ей был противен собственный умоляющий тон, однако она надеялась, что это смягчит мать. Но та по-прежнему сжимала губы с суровым видом.
– Вы должны мне его имя! – рассердилась Клодина.
– Ничего больше я вам не скажу. Я открыла эту тайну с единственной целью: убедить вас согласиться на этот неожиданный союз.
Материнская жестокость стоила ударов плетью от отца – точнее, от того, кого она считала отцом.
Обессилев, Клодина уронила руки на складки платья. Блеск бриллиантов и сапфиров вдруг поблек. Она не заслуживала их носить.
Даже человек с картины глядел на нее теперь презрительно. Она закрыла глаза с безумной надеждой, что, когда откроет их вновь, жизнь потечет как прежде, а все это окажется кошмарным видением.
Но вместо этого она почувствовала, как руки матери отирают с ее щек слезы.
– Соберитесь, дочь моя. У вас еще будет время с этим свыкнуться: свадьба назначена через полгода.
Все было на самом деле: мир вокруг нее рушился. Она поклялась, что вытянет из матери имя родителя.
Луиза
Извержение было уже совсем близко, а Луизе так и не удалось взглянуть на документ.
Она разглядывала кабинет редкостей, где колбы с омерзительным содержимым соседствовали с чучелами горностая, черепами странных существ и даже золотой маской, скривившей зубастую пасть, – подарком мореплавателя Жака Картье, которого Франциск I послал исследовать Америку. На полке пылились окаменелые останки гигантской улитки. Луиза завороженно проводила взглядом по бесконечно закручивающейся спирали, сперва в одну сторону, потом в другую, мысленно согласуя с ней собственные движения под ритмичный звон тяжелых колец в ушах.
Она стояла на коленях перед мужчиной вдвое старше ее. И старалась не замечать его, сосредоточившись на главной задаче: сделать так, чтобы он потерял голову, но только в нужный момент. Усилия Луиза распределяла со знанием дела, так, чтобы мужчина освободился лишь тогда, когда она сама захочет. Она освоила этот навык по долгу службы, исполняя тайные поручения королевы, и преуспевала в нем. Поняв однажды, какую неизмеримую власть дарит ей этот прием, она ограничивала свои услуги лишь им. По крайней мере, так она не чувствовала себя во власти мужчины. И, кроме того, это позволяло сохранить девственность, которая откроет перед ней покой монашеской обители.
Ее «клиент» не знал, кто она на самом деле, и она притворялась, что также не знает его. Простым смертным лицо его не было знакомо, однако Луизе – напротив. Несмотря на риск, она сама навязалась ему, пройдя за ним до самого его кабинета, который располагался в основании возвышающейся над Парижем башни-обсерватории. Ей нужно было, чтобы он непременно пригласил ее внутрь. Колебался он недолго. Она навела справки о его вкусах – рыжеволосые, с цыганской кровью – и подготовилась соответственно. Так она и оказалась у его ног, подстелив под колени вместо подушек тяжелые складки юбки.
Бедра у него щетинились частыми волосками, которые терлись о нежную плоть ее груди. Она вздрогнула от гадливости.
«Это в последний раз».
Эта мысль придала ее движениям силу. Мужчина простонал. Луиза не спускала глаз со своей истинной цели, ради которой ее послали: листка, лежащего на круглом столике позади этой дряхлой мумии. Сохнущие чернила еще поблескивали, мешая разобраться в завитках почерка. Времени у нее будет мало, лишь пара секунд, но, чтобы добыть листок, больше и не нужно.
Она незаметно оттеснила старика к самому столику. В решающий миг ей надо будет лишь протянуть руку и сунуть листок под корсаж. Пока он придет в чувства, она уже исчезнет. Он простонал, запрокинув голову. Еще немного, последнее усилие… В тот миг, когда она почувствовала, что мужчина на пороге экстаза, он схватился обеими руками за столик, прижав листок ладонями.
«Нет!»
Луиза тут же остановилась. Он икнул от удивления и внезапной досады.
Нет, она не может все провалить, когда цель так близка. Сосредоточившись, она удвоила пыл, но ногти старика упорно впивались в листок. Ей нужно было придумать, как вынудить его разжать пальцы. Немыслимо было возвращаться к королеве ни с чем, но главное, она не могла вынести такого вольного обхождения с собой задаром. Навострив ум подобно мечу, Луиза думала изо всех сил и молилась, чтобы старость не свела все ее расчеты на нет. Конечно, в таком случае она сможет вволю изучить ту бумагу, однако окажется в трудном положении: с трупом на руках и необходимостью что-то сказать слуге, который видел, как она входила. Нет, ей нужно лишь заставить его отпустить столик.
Сделать так, чтобы он оступился? Попросить вина? Изобразить неловкость?
Наконец она придумала.
Луиза взяла прядь парика и провела волосами по его коже. Она ощутила, как зреет в нем наслаждение. Наконец он прокряхтел надсадно, со стоном.
«Вот сейчас!»
Она незаметно подобрала письмо.
– Что вы делаете?
Еще не отдышавшись, он смотрел на нее стеклянным, но пока живым взглядом.
Она тут же бросила листок, удивляясь его бдительности, и с обаятельной улыбкой придвинула бархатную скамеечку для ног, на которую мужчина рухнул разом.
– Я искала платок, сударь.
Он посмотрел на нее пристально, сощурившись.
Он мог бы в мгновение ока убить ее каким-нибудь из этих зелий, а может и растворить ее тело в облаке дыма.
Медленно, с исключительной осторожностью она возобновила ласки. Он расслабился вновь. Луизе же, напротив, ни в коем случае нельзя было ослаблять бдительность. Он вынул льняной квадратный лоскут и протянул ей.
– Вы… чаровница, моя милая, – выдохнул он.
– Я знаю, – ответила она, принимая платок.
Дрожащей от пережитого рукой он развязал кошелек и, отсчитав пять монет, протянул их Луизе.
– Вы ведь вернетесь, правда?
– Непременно, – солгала она.
Она не спеша поправила у него на глазах корсаж, привела себя в порядок, затем убрала монеты в
