по большей части остаются неизвестными. Представляется важной задачей постараться выяснить, когда и где именно тот или иной командир был взят в плен, и каким именно подразделением или соединением противника.
1. Плен и отношение к нему комсостава в годы Великой Отечественной Войны
Отношение к плену в Советском Союзе было крайне отрицательным. Ни при каких обстоятельствах красноармеец, а уже тем более командир или политработник не должен попасть в руки врага живым. Если такое все же происходило, то виновного могли осудить как самовольно оставившего свою часть, совершившего побег из части, самовольно оставившего свою часть в боевой обстановке или, что еще хуже, как отказавшегося действовать оружием и перешедшего на сторону противника.
Особые требования предъявлялись к старшему и высшему комначсоставу Красной Армии. Его представители рассматривались не только как командиры частей, соединений или объединений, но и как образец советского воина, достойный подражания. Поэтому возможность попадания в плен генералов и полковников вообще не рассматривалась как допустимая. При угрозе быть захваченным солдатами противника генерал, полковник или комиссар должны были предпринять все необходимые меры, чтобы не допустить такого, а в совсем крайнем случае, когда все возможности к сопротивлению оказались исчерпаны – покончить жизнь самоубийством.
Изначальная жесткая позиция почти не претерпела изменений за первый год военных действий. Так, в разъяснении Главного военного прокурора Красной Армии от 8 сентября 1941 года вполне определенно говорилось, что «лица, сдавшиеся в плен без сопротивления, являются изменниками и только поэтому подлежат строжайшей ответственности, не говоря уже о том, что среди возвращающихся из плена немало завербованных фашистами для шпионской и диверсионной работы». И далее: «лица, вернувшиеся из плена, могут быть освобождены от ответственности лишь в том случае, если следствием будет доказано, что они попали в плен, находясь в беспомощном состоянии, и не могли оказать сопротивления, и что они не были отпущены противником, а бежали или были отбиты нашими войсками (партизанами)» [420, Т. 2. Кн. 2. с. 35, 36].
Политработники как до войны, так и во время нее старались разъяснить, почему рабоче-крестьянский красный воин не может сдаться в плен. В качестве важного аргумента они приводили такой: противник пленных обязательно будет жестоко пытать, особенно командиров и политработников, а потом обязательно расстреляет. Поэтому лучше и правильнее погибнуть в бою, поскольку в ином случае ожидает мучительная и позорная смерть. В немецких документах вплоть до конца лета 1942 г. встречаются указания на то, что допрашиваемый пленный уверен, что его расстреляют.
Однако, фронтовая действительность разрушила довоенные представления о нормах поведения старших и высших командиров и начальников. Уже первые месяцы боевых действий привели к захвату в плен десятков генералов, полковников и им равных. Причем значительная их часть оказалась в неволе, не получив никаких ранений и не предприняв попытки самоубийства. Первым достоверным случаем такого поведения стал, по-видимому, инцидент с генералами П. Г. Понеделиным и Н. К. Кирилловым. В многочисленных листовках немцы растиражировали этот факт, и любой желающий мог увидеть, что оба советских высших командира живы, здоровы и хорошо себя чувствуют рядом с немцами. Видимо, испытанный по этому поводу шок советским военно-политическим руководством стал причиной опубликования приказа № 270, который разрешил любому военнослужащему уничтожать своего командира всеми средствами при подозрении, что тот намерен сдаться в плен.
В действительности, значительная часть советских генералов и полковников расценивали пленение как нечто позорное, несовместимое с честью командира Красной Армии. Поэтому в самый критический момент, когда, казалось, уже не оставалось никакой надежды на спасение, кончали жизнь самоубийством. Немцы нередко отмечали такие случаи в своих отчетах или воспоминаниях.
Так, лейтенант фон Зенгер унд Эттерлин 24-й танковой дивизии, которая вела боевые действия на подступах к Сталинграду, описал именно такой случай. Утром 30 августа 1942 года он производил зачистку местности, собирая пленных и трофеи, как вдруг увидел тачанку, которая явно стремилась ускользнуть. Он бросился преследовать ее и выстрелами заставил остановиться. «Высокопоставленный офицер, увидев меня, выхватил свой револьвер и трижды выстрелил себе в голову. Он оказался полковником, командиром этой стрелковой бригады, уверенный, что здесь он находится далеко за линией фронта, а оказался совсем в ином секторе» [165, P. 93–94]. Так же поступил полковой комиссар А. М. Янин, когда он во время поездки с полковником А. А. Бабушкиным неожиданно встретился с немецкими танкистами. Но об это речь пойдет ниже.
В ходе Харьковского окружения 26 мая 1942 г. многочисленная колонна советских войск прорвалась севернее с. Лозовенька и направилась в сторону с. Чепель. Здесь по ней нанесли контрудар части немецкой 16-й танковой дивизии. Во время атаки батальона бронетранспортеров, входившего в ее состав, «перед самым своим пленением командующий 57-й красной армии и его начальник штаба застрелились» [157, Fr. 405–406]. Иными словами, генералы К. П. Подлас и А. Ф. Анисов покончили жизнь самоубийством буквально на глазах немецких солдат, намеревавшихся захватить их живыми.
Немецкие источники дают нам несколько описаний пленения советских генералов или полковников. Сохранилось немецкое описание пленения советского полковника, которое достаточно ясно дает представление о достаточно типичных обстоятельствах, при которых советские командиры разных рангов попадали в плен в боевой обстановке в 1941 г.
«В ранние утренние часы 8. 08 численно превосходящий противник, окруженный северо-западнее Козаки, атаковал находившийся под Муринка усиленный 2-й батальон 509-го пехотного полка, намереваясь прорвать “кольцо” на этом участке. Попытка прорыва захлебнулась в кровавых потерях под огнем 2-го батальона 509-го пехотного полка, который вскоре после этого своими усиленными ударными группами стал проводить зачистку поля боя. Во время прочесывания тамошнего труднопроходимого лесного массива фельдфебель Риманн со своим взводом из 8-й роты 509-го пехотного полка неожиданно наткнулся на русских, среди которых оказались два офицера. После короткого сопротивления они были взяты в плен, причем один из офицеров, по своим знакам различия являвшийся командиром полка, пытался сорвать свои шевроны; однако их удалось спасти. При нем находились два знамени русской армии, которые 23.09 были направлены в 292-ю пехотную дивизию с просьбой передать их в трофейное ведомство в Берлине» [60, Fr. 1089]. Этим полковником, судя по всему, оказался командир дивизии К. Я. Баулин. Хотя есть и иная версия его пленения, о которой будет рассказано ниже.
Политработники помимо увещеваний, видимо, предпринимали собственные, порой радикальные меры по предотвращению пленения командиров. Так, начальник оперативного отдела штаба 63-го корпуса был ранен в ногу, как он сам заявил, выстрелом комиссара. Другой командир, который попытался бежать, прихватив пистолет, был убит [203, Fr. 596].
Помимо комиссаров, за командирами, особенного в генеральском звании, особенно на должностях