Глава 20
Адам проснулся от яркого света. Лампа, стоявшая на прикроватном столике, висела у него над головой.
— Господи… — Он отвернулся, спрятав лицо в подушку.
— Да, сын мой, это я.
— Иди к черту.
Гарри хлопнулся на кровать.
— Я влюбился, — объявил он.
— Как его зовут?
— Не надо так. Она — финка. — Он закурил.
— Финка?
— Шведская финка.
— Шведская финка?
— Ну да. В Финляндии их полным-полно, шведских финок.
— Ох, Гарри…
— Что?
— Она, случайно, не родственница той швейцарки, что ты встретил в Милане?
— Мои деньги ее не интересовали.
— Мои деньги.
— Хотя я и заплатил за обед.
— Ага, теперь понятно, что там у меня на пиджаке.
— Она была очень признательна. — Гарри выпустил в воздух идеально ровное колечко дыма.
Адам посмотрел на часы — почти два ночи — и вздохнул: похоже, уснуть в ближайшее время уже не получится.
— И кто она такая, эта шведская финка? Что делает?
— Что делает? Да все, о чем ни попросишь.
Большую часть следующего дня на заднем дворе виллы суетились люди. Электрики, стараясь никому не мешать, протягивали паутину проводов; на нижней террасе, у рощицы итальянских сосен, возводили внушительных размеров навес; тут и там появлялись маленькие палатки. Приехавшие из Флоренции Маурицио и Кьяра вместе с синьорой Доччи обсуждали что-то с поставщиками, флористами и еще какими-то солидными людьми в деловых костюмах.
Время от времени, когда синьора Доччи и Маурицио скрещивали мечи из-за какой-то мелочи — а случалось это не так уж редко, — голоса долетали до кабинета, и тогда Кьяра брала на себя роль посредника и пыталась погасить разгорающийся костер. Но в какой-то момент не выдержала и она. О чем и сказала, заявившись в кабинет и на добрый час оторвав Адама от работы. Какие бы подозрения он ни питал в отношении Маурицио, они никак не влияли на его симпатии к Кьяре, женщине радушной, доброжелательной и откровенной.
— Они спорят так каждый год, — сказала она, закуривая сигарету. — Почему — не знаю. Все приедут, напьются и разъедутся по домам. Мужчины встретят любовников своих жен и, разумеется, ни о чем не догадаются. Женщины встретят любовниц своих мужей и немедленно это поймут. И конечно, многие найдут новых любовниц и любовников.
— Похоже на романтическую вечеринку.
— Ты еще слишком молод, Адам. Еще ты не мужчина.
— Ты еще не мужчина, — поправил ее Адам.
— Вот именно. Еще не мужчина. Ты все веришь.
— Все еще веришь, — снова поправил Адам.
Кьяра небрежно махнула рукой.
— Ma, quest a lingua di barbari mi fa caggare.
— Во что я верю? — с улыбкой спросил Адам.
— В жизнь. В любовь.
— Откуда вы знаете?
— Я тебя вижу. — Она ткнула в него горящей сигаретой.
— Что вы видите?
— Вижу мальчишку вроде моего сына, только умнее. Вижу, как ты смотришь на Антонеллу. — Адам закатил глаза, изображая — убедительно, как ему показалось, — снисходительный интерес. — Да, вижу. А еще я вижу, что ты… — она пощелкала пальцами, но так и не вспомнила нужное английское слово, — ты… un osservatore.
— Наблюдатель.
— Да. Ты наблюдаешь. И думаешь. Ты все время наблюдаешь. Но ты… passive.
— Пассивный.
— Да, пассивный.
— Вам бы встретиться с моей бывшей подружкой, она бы много чего рассказала.
Кьяра рассмеялась. Смех у нее был глубокий и хрипловатый. Интересно, она натуральная блондинка? Судя по оттенку кожи…
— Вот! — воскликнула Кьяра. — Ты опять это делаешь!
— Что делаю?
— Наблюдаешь. О чем думаешь?
— Ни о чем.
— Врунишка.
— О'кей. Пытаюсь определить, натуральная ли вы блондинка.
Кьяра подалась к столу, пододвинула пепельницу и потушила сигарету.
— Я могла бы доказать это, но не настолько хорошо тебя знаю.
Деловитый тон, которым это было сказано, исключал малейшее подозрение на флирт.
Этот обмен репликами, довольно странный для постороннего, никак не отразился на тоне дальнейшего разговора, хотя нарисованная воображением картина надолго застряла у него в голове. Кьяра, закурив, принялась рассказывать о путешествии в Шотландию. Шотландцы ей понравились. Как и итальянцы, они — люди холмов. У холмов есть имена, за каждым своя история. В долинах разворачивались сражения, перевалы и вершины защищали до последнего. Холмы накладывают на людей свой отпечаток, входят в кровь, становятся частью тебя.
