и отступили. Джованни ликовал. Но радость его была недолгой. Как только местный люд пришел в себя и понял, что совершил, пришло время расплачиваться за поступки. Без всякого суда и следствия, обезумившие жители города схватили мэра и приговорили того к четвертованию. Во время казни Джованни безумствовал. Он смеялся невпопад и не останавливаясь сыпал проклятиями. А когда кони начали смой медленный ход — успел произнести главное из них: Сей город разорвет на части от горя, как это произошло со мной!
— Ну и как, разорвало? — мой голос прозвучал недоверчиво.
Но рассказчик, по всей видимости, не обратил на это никакого внимания. И завершил свою историю довольно неожиданно, заставив меня изменить свое мнение.
— Именно разорвало. Да так, что от былого благоденствия не осталось и следа. А началось все с пресловутых змей, которые в ближайшую седмицу наводнили весь город. Поговаривали, что в город их привела засуха, царившая в тот год во всей округе. Но большинство нашли причину именно в озвученном проклятие мэра. Кстати, его останки не стали хоронить на кладбище, а просто побросали за стену в болотное озеро, как привыкли здесь называть заводь у южных границ.
— Что ж, змеи, это ведь не так страшно, — не согласился я. — Уверен, что жители справились с такой напастью.
— С первой, возможно, — согласился Морганте. — Но ведь она были лишь первой из пяти. Я рассказал тебе лишь часть истории. А дальше было только хуже. Следом за змеями пришли разбойники. И действовали они тайно в отличии от сарацин. Проникнув в город под видом торговцев, ночью, злодеи открыли ворота и впустили своих сородичей числом более сотни. На моем веку не припомню, чтобы разбойники так свирепствовали. Потом ходили слухи, что в ту ночь помыслами лиходеев руководила первая ведьма. Та самая, из Вольтерры. Впрочем, не будем пока об этом. Третьем несчастьем стали Карающие небеса. Огромные ледяные глыбы обрушились на город-на-холме в канун празднование раннего урожая. Так наступил голод. Коробри стремительно пустел. Кто находил в себе силы уехать, уезжал. Оставались лишь самые стойкие и немощные. Пятым на очереди был Мор. Болезнь расправилась со всеми, кто упрямо противился капризной судьбе.
— Но кто-то все-таки остался? — уточнил я.
Морганте покачал головой.
— Нет, ни одной живой души.
— А как же мастер над трубами?
— Он умер лет сорок назад. Болезнь расправилась с его семьей в считанные недели. Начала с детей, тех кто был слабее здоровьем. А закончила самыми младшими, которых глава семейства укрывал в подвале. Смею предположить, что Карло был одним из последних, кто упрямо цеплялся за жизнь в стенах проклятого города. Когда монахи ордена Черной Розы пришли в Коробри, чтобы предать земле останки горожан, мы нашли семью Манчино в собственном доме. Двенадцать человек — взрослые и младшие дети, а также глава семейства и его супруга.
— Погоди, что значит не уберегло? — не понял я. — Мы же буквально вчера общались с ними.
— Это были неупокоенные.
— Что значит: неупокоенные?
— Духи безумия, томящиеся средь миров души.
Я нервно хихикнул.
В моем мире существовали строгие границы того, что могла объяснить наука и все остальное, относящееся к разряду предрассудков. Почти также как в средневековье: с одной стороны промысел Божий, с другой эпоха Просвещения. Но здесь в большинстве своем происходило по наитию. А в моем времени, наука достаточно точно объяснила жизнь и смерть — или правильнее выразиться: начало одного и наступление другого. Поэтому я не верил ни в Бога, ни в черта, — и прочие атрибуты загробного мира. А все потому, что религия будущего претерпела большие изменения — шагнув от человеческого к вселенскому. Но произошло это не на пустом месте. Подступив к границам дозволенного, наука раз и навсегда поставила под сомнение древние постулаты. Экология — доказала взаимосвязь всех элементов биосферы, нейробиология — открыла «зеркальные нейроны», а на смену заповедям — пришла эмпатия. Эко-аскетизм заменил христианство, католицизм, буддизм и прочие религии. Мир шагнул на следующую ступень развития. Люди перестали думать о жизни после смерти, а научились откладывать смерть в долгий ящик. Импланты, биоматериалы стали настоящим спасение от надвигающейся старости. Так что мой мир, что не говори — кардинально отличался от средневековья, которое было сшито нитями невежества, предрассудков и заблуждений.
— Я тебе не верю! — ответил я.
— Что?
Взгляд Морганте стал пристальным и растерянным одновременно. Интересно, какие мысли сейчас роились в его голове?
— Все что ты видел в городе — мертво, и остается таким уже долгие годы.
— И ты можешь это доказать?
— Тебе мало того, что ты видел на болотах или в обители Черной Розы?
— Я не знаю, что именно видел, поэтому и требую реальных подтверждений!
Карлик задумался. Истинная вера в его понимании не требовала доказательств. Но он нашелся что мне ответить:
— Сними ботинки.
— Чего?
— Сними ботинки и останься стоять на проклятой земле, хотя бы несколько ударов сердца.
— Думаешь у меня не получиться?
— Ты сам все увидишь!
Не ожидая от этого простого действия никаких опасных для себя последствий — ну не посыпал же карлик землю битым стеклом, в самом деле, — я вступил на тракт голым ногами.
И остался стоять в дорожной пыли. Мои пятки не дымились, а кожу не пронзили острые иглы.
Морганте задумчиво приблизился к краю, где выжженная трава уступала место булыжникам и песку. Выставил ладонь — и стал медленно опускать её вниз, но вскоре остановился. Судя по всему, он так и не решился прикоснуться к земле.
— Как такое возможно? — прошептал Морганте, и его голос стих, а с губ сорвались слова молитвы. Неведомые фразы смешались с протяжными звуками. Карлик осенил себя символом спасения.
Я лишь пожал плечами.
— Мне кажется настало твое время отвечать на вопросы, — закончив молитву, произнес Морганте.
[1] Coluber — латынь — змея
* * *
Сев на колени, женщина разложила перед собой кости животных, ошметки веревок и пучок пахучей травы. Положив руки на колени, она закрыла глаза и стала медленно раскачиваться, описывая круги справа-налево.
— Что ты делаешь? — уточнил Липо.
— Не мешай.
— Я не принимаю твой ответ, демон.
— Не называй меня так!
— Это еще почему?
— Я твоя законная супруга, Валенсия.
Липо скривился:
— Ты навсегда останешься для меня демоном. Безымянным демоном, которого я рано
