Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
иронизировали и снова пили чай. А за разговорами и чаепитиями, между делом, звучали выстрелы.
– Чая нет, – говорил Капор. – Ничего нет. Одни только выстрелы.
Ксения доставала из НЗ еще бутылочку и нежно вздыхала:
– Знаешь, Савва приходил… в костюме!
– А Достоевский!.. – подставляя бокал, продолжал Капор. – Все у него прекрасны, все страдают, у всех – Идея, у всех надрыв!.. И раскаяние, раскаяние – еще до преступления!.. Господи, какая это все неправда.
– Да, – задумчиво кивала Ксения. – Надо бы стол переставить…
– Ах, – допивая бокал, горько вздыхал Капор. – Все неправда. Мир бы изнемог от страданий, живи он по Достоевскому… От сомнений. От «нервного беспокойства» и вечной тоски по идеалу… Господи, какая это все правда!..
Так они говорили, пили вино, хорошели, умнели, и обе в конце концов падали со стула – Ксюша с чувством собственного достоинства, Капор вообще без чувств.
А наутро Капор предлагал:
– Знаешь что, влюбись в третьего!
– В кого? – спрашивала Ксения.
– В Фицджеральда.
И Ксюша улыбалась: все мужчины Фицджеральда были так красивы, так честны, так благородны – ах, низкие волнующие голоса, мужественные плечи, синие глаза!.. И женщины под стать им: белые платья, матовый жемчуг, апельсиново-коричневый загар… Но! Чуть-чуть да не дотягивали до своих героев (Ксюша бы дотянула!). Невооруженным взглядом было видно, что Фицджеральд на стороне мужчин.
В это утро приехала Арина. Жизнь пообещала праздник.
Они бродили по Москве, любили Фицджеральда, дивились осени и покупали хризантемы. Потом сидели в баре, пили кофе. Толпа вокруг хмелела и глядела: что за павы?! Нездешние (везде – нездешние, о рок!..).
Откушав кофей и не взглянув окрест, три павы поднялись и устремились к выходу. Прошли веранду, на лестнице остановились: докушать шоколад, договорить о Фицджеральде.
– Эй, крошки!..
На них глядела, оскорбляя взор, хмельная харя.
Крошка Ксюша (метр семьдесят шесть!) уставилась на харю с удивлением: крошка Ксюша словно силилась понять, как эта харя могла попасть к героям Фицджеральда?! Придя в реальность, Ксюша молвила:
– Уй-ди-те. Вы ме-ша-е-те.
И вновь вернулась к мужчинам Фрэнсиса Скотта.
– Это я меш-шаю?! – пьяно оскорбилась харя. – Я меш-шаю?!
– Вы – с далеких Приморских Альп, – ответила Ксения.
Это было слишком.
– Ах ты, киска! – сказала харя и лапой потянулась к подбородку Ксюши.
– Нет, это какой-то идиот, в самом деле! – недоумевала киска Ксюша, пытаясь увернуться от навязчивых ласк.
– Я идиот?! – совсем изумилась усатая харя. – Ах ты!..
И над Ксюшей вознесся кулак, величиной с телефонный аппарат.
Тщедушный Капор обомлел, пришел в себя, толкнул Ксению в сторону, встал на ее место и…
Так случилось, что Капор, тонкий, деликатный Капор, воспитанный на высокой литературе и возвышенных героях, получил в лоб.
Ксюша бросилась на защиту Капора, Арина – на защиту Ксюши, обе отчаянно колошматили белыми хризантемами харю (и это были, пожалуй, самые прекрасные в ее жизни удары судьбы!), но харя не поняла своего счастья, не оценила: это была уже не харя – это был какой-то многорукий Шива во гневе, присыпанный белыми лепестками хризантем. А сверху смотрел народ – «шлюх бьют!».
…Нет, кто-то все же бросился к ним, хватая пьяного Шиву за руки, – бегите, убьет! Он каторжный!
Они побежали…
Раненый, полуживой от горя Капор тихо сидел на обочине и изумленно глядел, как вокруг клумбы, освещенной дивной луной, бегали друг за дружкой по очереди две стройные нимфы и Шива, – со стороны могло показаться, что нимфы играют.
Дружинники быстро удалялись по лунной дорожке в ночь.
Нимфы пришли в милицию. Нимфы искали правду. А правда была такова: перед ними сидел Шива. Шива в милицейской фуражке.
Складывалось впечатление, что многорукий Шива, коварно обогнав эту троицу, надел милицейскую форму, уселся в кресло и теперь пьяно глядел на них, злорадно потирая свои телефонные аппараты.
Потрясенные неотомщенные нимфы молча брели по городу. Светили фонари и манили повеситься. Как там у Фицджеральда – «Ночь нежна»?..
Ксюша зарылась в шкаф. Лил дождь из кошек и собак.
– Дружи со мной! – просил Андрюша. – У меня нет друзей.
– В твоем возрасте у меня тоже их не было, – жестко отвечала Ксюша, вся в дохлых кошках и собаках.
Она не любила Москву, не любила Фицджеральда, не любила себя, не перечитывала письма Саввы, не могла уже ничего слышать о проклятом дирижабле. Одеяло сползало на пол, и Ксюша не знала, что делать.
Позванивал бархатный Гарри. Все позднее и позднее, ближе к ночи. Однажды перевод понадобился совсем срочно, и он прислал за ней машину. Ксюша села в нее, и на душе стало гадко и сладко.
У Гарри был полумрак, музыка и шампанское. «Пошло-то как», – подумала Ксения, но шампанское было французским, а Гарри – американским. Глаза Гарри (американские!) были добры и внимательны – Ксения нравилась его глазам.
– Это мой самый счастливый вечер в Москве, – бархатно говорил Гарри, глядя на Ксению – белые плечи, черные пряди, плавность движений и линий… Красивая женщина очень шла его интерьеру.
– Какие модные у вас глаза, Ксения, ореховые! – улыбался Гарри.
Ксюша объясняла:
– У папы черные глаза, у мамы серые, а у нас с сестрой получились вот такие…
Ксения выпила все шампанское и ушла.
Она ничего не рассказала Обедникову о своем ночном культпоходе, тем более, что Гарри больше не звонил. Звонил Капор.
Капор звонил из автомата и, крича во всю Ивановскую, сообщил, что немедленно, не теряя ни секунды, хочет околеть, упиться, повеситься!..
– Приезжай! – звала Ксения, ей хотелось того же самого.
Капор влетел – впервые без капора, без лепестков вишни, простоволосый, как говорили в старину, это был уже не Капор, а утопленница Александра, от нее веяло какой-то гибельностью и непоправимостью.
– Жизнь длиннее любви и короче смысла, – молвила Александра.
– Это кто сказал? – спросила Ксения.
– Это я сказал, – ответила Саша. И замолчала.
– Надо сходить к Пантелеймону, – вслух подумала Ксения.
– К какому Пантелеймону?
– К святому.
И они ездили в Донской монастырь, входили под песнопение в часовенку, покупали свечи. «Зажги, – шептала Ксения. – Скажи: за здравие рабы Божьей… только перекрестись сначала!..» – «Не могу…» – «Сможешь. Подойди к Пантелеймону…» – «А где он?» – «Вон, справа…» – «С бородой?» – «Это Николай-угодник. Рядом, молоденький…» – «Не могу…»
Ксения вздохнула, зажгла свечу, перекрестилась и прямо поглядела в пречистые глаза великомученика, моля его всем сердцем о рабе Божьей Александре, рабе Божьем Андрее, грешнице Ксении…
Молоденький Пантелеймон ответил ей пресветлым долгим взглядом.
Выйдя из часовни, Ксения сняла платочек, сложила и посмотрела на рабу Божью Александру, тщетно поискав в ней Божью печать.
– Теперь все будет хорошо, – упрямо сказала Ксения. – Вот увидишь.
– Нет, – ответила
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
