Словно громом, где личность обитает между глаз, ударом сокрушили кость и душу вытащили, чтобы сжать в хватке неискупленной мести…
Последняя ночь Кровавого глаза. Автор неизвестен (собрано учениками тисте анди школы Черного Коралла) Глубокий смех Тени грозил безумием тому, кто его слышал. Удинаас выпустил сеть из рук и прислонился спиной к прогретому солнцем камню. Прищурившись, посмотрел на яркое небо. На пустынный берег накатывали вялые волны. Удинаас был один – если не считать духа, который теперь постоянно беспокоил его в часы бодрствования.
Вызванный, потом забытый. Блуждающий, вечно бегущий от солнца, вечно прячущийся.
– Прекрати, – сказал Удинаас, закрыв глаза.
– Зачем? Я чую твою кровь, раб. Она стынет. Я знал мир льда. После того как меня убили… да, после. Даже у тьмы есть недостатки, вот меня и похитили. Но я вижу сны.
– Ты все время это повторяешь. Так следуй за ними, дух, и оставь меня.
– Я вижу сны, а ты ничего не понимаешь, раб. Приятно мне было служить? Нет. Нет, нет и еще раз нет. Я буду следовать за тобой.
Удинаас открыл глаза и уставился на полоску тени между двумя валунами, откуда исходил голос. По валунам скакали песчаные блохи.
– Почему?
– Почему всегда «почему»? Меня привлекает то, что ты отбрасываешь, раб. Ты сулишь захватывающее путешествие… Тебе снится сад, раб? Я знаю, что снится, я чую. Полумертвый и заброшенный, почему бы нет? Выхода нет. И в моих снах он помогает мне служить. Служит служению. Разве не был я когда-то тисте анди? Был, я знаю. Меня убили и бросили в грязь, пока не пришел лед. Потом, после многих лет, вырвали на свободу, чтобы я служил моим убийцам. Моим хозяевам, чья старательность поколебалась. Пошепчемся о предателях, раб?
– Будешь торговаться?
– Раз позвал меня, зови меня Сушеный. Я вижу сны. Дай мне то, что ты отбрасываешь. Дай мне свою тень – и я твой. Буду глазами у тебя за спиной, меня никто больше не увидит и не услышит, только тот, кто угадает и кто силой обладает, но с чего ему догадаться? Ты раб. И пусть раб хорошо себя ведет, пока пора предавать не придет.
– Я думал, тисте анди должны быть строгими и печальными. И пожалуйста, Сушеный, не надо стихов.
– Ладно, если отдашь мне тень.
– А другие духи смогут тебя видеть? У Ханнана Мосага…
– Этот олух? Я спрячусь в твоей настоящей тени. Спрятанный. Нельзя обнаружить. Видишь, никаких стихов. Мы были сильны в те дни, раб. Солдаты войны, вторжения. Пропитанные холодной кровью к’чейн че’маллей. Нас вел младший сын самой Матери Тьмы. И мы были свидетелями.
– Чему?
– Тому, как Кровавый глаз предал нашего вождя. Как вонзил кинжал ему в спину. Я сам пал от меча тисте эдур. Внезапно. Подлое нападение. У нас не было шансов. Ни единого.
Удинаас скорчил гримасу, глядя, как волны прилива борются с течением реки.
– Эдур рассказывают другую историю, Сушеный.
– Так почему я мертв, а они живы? Раз в тот день напали мы?
– Откуда я знаю? И если хочешь прятаться в моей тени, Сушеный, научись молчать. Пока я с тобой не заговорю. Молчать и наблюдать.
– Сначала, раб, сделай кое-что для меня.
Удинаас вздохнул. Большинство благородных эдур были на церемонии погребения убитого рыболова вместе с полудюжиной родственников-бенедов, поскольку они принадлежат к эдур. Меньше дюжины воинов оставалось в здании за спиной Удинааса. Тени-призраки становились смелее в такие моменты, перелетая по земле между домами и по стенам.
Раньше он недоумевал, почему так. Но если верить Сушеному, то вот и ответ. Это не духи предков смертных эдур. Это тисте анди, несвободные души убитых. А мне так нужны союзники…
– Хорошо, Сушеный, что я должен сделать?
– Когда море еще не поднялось до нынешнего уровня, раб, залив Хэсан был озером. К югу и западу тянулась земля, соединяясь с западным концом Предела. На этой громадной равнине были убиты последние мои родичи. Иди по берегу, раб. На юг. Там лежит кое-что мое – надо найти.
Удинаас встал, отряхнул песок с грубых шерстяных штанов и осмотрелся. Три раба из цитадели колдуна-короля возле устья реки отбивали одежду о камень. На воде, вдалеке, виднелась одинокая рыбацкая лодка.
– А далеко идти?
– Рядом.
– Если я уйду слишком далеко, меня убьют.
– Это недалеко, раб.
– Меня зовут Удинаас, так и обращайся ко мне.
– Гордость заговорила?
– Я не просто раб, Сушеный, и тебе это прекрасно известно.
– А вести себя должен, как обычный раб. Я говорю «раб», чтобы ты не забывал. Выдашь себя – и боль, которую тебе доставят, чтобы вытащить все, что ты, возможно, скрываешь, будет безмерной…
– Хватит.
Удинаас пошел к воде. Тень от солнца за его спиной протянулась длинная и чудовищная.
На песчаной полосе накопились выброшенные водоросли и осколки камней. В шаге за этой полосой низина была заполнена скользкими камешками и галькой.
– Среди камней. Чуть дальше. Три шага, два. Да. Здесь.
Удинаас посмотрел под ноги.
– Ничего не вижу.
– Копай. Нет, слева, отодвинь те камни. И вот этот. Теперь копай. Тяни.
В руке оказался конусообразный, длиной в палец, кусок металла в толстых известковых наростах.
