«Единственный выход, Гелюшка, все свои силы на эту сущность направить, перехлест у нее магический вызвать и закуклить на веки вечные, запечатав. И я это совершить должен, хотя бы ценою своей жизни. Посему прощай, душа моя, не держи обиды и зла. Зорину скажи, пусть дела в приказе принимает, ему теперь начальствовать. Дня три, самое долгое, затаись, ничего не предпринимай, а после призыв ребятам отправь. Если расчет мой верен, к тому времени колпак над городом развеется. Пусть чародеи наши здесь все, как положено, зачистят…»
До конца письма оставалось совсем немного, а вопросов у меня не уменьшилось.
«Другой листок Марии Гавриловне передай, пусть у нее одним горем меньше будет. И приказываю, Геля, прошу, требую: ничего не делай, не пытайся меня разыскать, помочь ты все равно ничем не сможешь, только опасности подвергнешься».
И все! Только буквы С. К. в нижнем правом уголке, оборотная сторона без следов чернил. Мало того, пока я вертела листочек перед лицом, он начал тлеть, и через минуту осыпался на колени пеплом.
Экая ты, Крестовский, высокомерная скотина чардейская! Убью мерзавца! Собственноручно придушу.
Отряхнув подол шлафрока, я пружинно поднялась и подошла к сундуку. Отглаженный мундир, завернутый в папиросную бумагу, лежал поверх прочей одежды.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказала я, одеваясь.
— Доброе… — молвила Нюта, переступая порог.
Подозреваю, вид мой в этот момент был страшен, потому что девушка запнулась, испуганно округлила глаза.
Кивнув, я посмотрела на Марию, которая вошла следом за сестрой, подхватила с постели сумочку, сунула в нее очки и протянула девушке блохинскую бумагу.
— Это, кажется, вам.
— Вы собираетесь покинуть нас? — пролепетала Нюта. И ахнула: — Маня, что это такое?
Чародейская клятва Марии Гавриловны была на ее правой руке. Как только она коснулась письма, на безымянном пальце проявилось скрытое ранее мороком массивное обручальное кольцо, золотой ободок без камня. Оно нестерпимо вспыхнуло. Девушка зажмурилась, из-под век на щеки хлынули слезы.
— Это, — проговорила она, протягивая руки с бумагой. — Это…
Синие казенные чернила, две официальные печати, столбик подписей.
— Брачное свидетельство, — сообщила я, опознав документ с полувзгляда. — Значит, Мария Гавриловна Блохина, ваш наследник, который в ближайшие месяцы на свет появится, клейма незаконнорожденного ребенка будет лишен.
— Маня мне все рассказала, — похвасталась Анна Гавриловна, целуя сестрицу в мокрые щеки, — и про венчание тайное, и про ночки сладкие.
— Степан добрый мужик был… — рыдала мужняя жена, то есть вдова Блохина.
— Как же вам все в тайне сохранить удалось?
— Да уж с трудом. — Мария выпила воды из поднесенного Нютой стакана, промокнула рукавом слезы. — Особенно когда думала, что Степушка с Нютой… Он говорил, верь мне, Маня, не отступлюсь, не предам… Подожди, говорил… А я… А он помер…
Анна тоже всхлипнула и разрыдалась с такой силой, что слезы брызнули во все стороны.
— Соболезную, — выдавила я без чувства, пережидая дамскую истерику.
Первой себя в руки взяла Мария Гавриловна.
— Славно, — сказала она, пряча на груди брачное свидетельство, — а то я уже собиралась Андрошу под венец приглашать, чтоб ребеночек в законном браке появился. Ему-то все равно, какую жену не любить. Теперь уже не нужно. Вдовой заживу, наследника воспитаю, Нютку замуж выдам.
— Вот это не к спеху! — хихикнула сестра.
— Барышни… — начала было я.
— Простите, Евангелина Романовна, мы вас задерживаем. — Маня посторонилась, освобождая проход к двери.
