Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
– полное уничтожение польского народа.
После этого меня пригласили выступить с последним словом, и я объявил, что мне очень жаль, что я вынужден не согласиться с судом, но если меня должен судить именно польский суд, то я требую, чтобы мое дело рассматривалось военным трибуналом. Что касается моего членства в партии, то я вынужден заявить, что знаком со многими положениями программы Гитлера, но вплоть до теперешнего момента ничего не знал о ее разделе, касающемся полного уничтожения польского народа. Кроме того, я прошу немедленно разрешить вопрос, который я задавал адвокату и переводчику, а именно будет ли срок приговора считаться с сегодняшнего дня или в нем будут учтены полтора года – то время, что я нахожусь в польских руках. Этот вопрос остался без ответа, как и вопрос о том, собирались ли меня расстрелять немедленно или вернуть в лагерь.
Вечером маленькая группа осужденных медленно шла по городским улицам, уставшая и подавленная. Местное население внимательно за нами наблюдало, но не выказывало никаких признаков враждебности. Рабочее время сопровождавших уже закончилось, и теперь они настолько рассвирепели, что готовы были растерзать любого из нас за попытку к бегству. Быстрым шагом мы вернулись в лагерь.
Показались сторожевые вышки и вышка пулеметчиков над казармой. Как обычно, прожекторы с вышек освещали в ночное время каждую тропинку, каждый закоулок. Вооруженный патруль между вышками на высокой насыпи за подрагивающим трехметровым забором из колючей проволоки. Как обычно, караульные тщательно осмотрели все карманы, любую складку и обувь каждого из нас, прежде чем допустить на территорию. Мы в П(отулице). Ворота распахнулись и снова закрылись.
Молодой баварец получил тот же срок, что и я. Двое венгров были оправданы. В следующие дни то, что произошло с нами, стало сенсацией, все говорили только об этом. Снова разгорелись споры вокруг отправки домой, но при данных обстоятельствах для меня было бы невозможно попасть на этот транспорт. Новым комендантом лагеря стал наш старый знакомый штурмовик СА из Л(ангенау). Он остановил меня и попросил рассказать ему о суде.
– Ужасно, но я не думаю, что они засадят тебя на три года. Все это лишь спектакль. Но даже если и так, все равно скоро, как всегда, будет амнистия.
И снова потянулись дни, недели и месяцы, съедавшие мои нервы. Работа в мастерской по плетению (я согласился перейти туда) была слишком трудной для моих рук. У меня застыли и опухли пальцы, суставы и оба предплечья, и все это адски болело. С каждым днем рабочая норма все увеличивается, а пайки становились все более скудными. В конце концов, те, кто отвечал за наше питание, тоже хотели жить, а карманы у них были не меньше, чем у других.
Ко всему этому добавлялось постоянное чувство голода, которое, однако, переносилось легче, чем ночи в Потулице, о которых стоит рассказать отдельно. Вечернюю перекличку на большом плацу ненавидел каждый, и каждый стремится всеми самыми хитрыми путями избежать ее. Продолжительность переклички зависела от погоды и от настроения начальства, которое ее проводило, – от четверти до полутора часов.
Независимо от погоды мы вместе с остальными стояли перед нашим бараком в строгом строю по десять человек в ряд. Не двигаясь, мы ждем прихода старшего начальника или того, кого он назначит. С одной стороны мужчины, на другой стороне – женщины. Наш «босс» идет вдоль бараков в сопровождении starzie (коменданта лагеря)[92], который записывает численность собравшихся обитателей бараков по данным старших по бараку.
В конце построения зачитывались (на польском и немецком языках) новые распоряжения, после чего давалась долгожданная команда разойтись.
Если какой-либо из бараков в чем-то провинился или если кто-то пошевелился в строю, то тогда обычно соответствующий старший начальник задерживал барак под таким-то номером и проводил с ним занятия там же, на опустевшей площади, пока люди не начинали падать от усталости. Еда, которую подавали сразу после переклички, быстро съедалась, и через полчаса звон колокола и свистки означали, что дана команда спать. Через 10 минут после этого весь свет выключался, и все были обязаны находиться на своих койках. Затем старший по бараку должен был пройти по всем помещениям и заново пересчитать людей.
Все помыли, высушили и положили свои котелки на предназначенные для этого места. Туфли или деревянные сабо выровнены по отношению к находящимся по соседству до сантиметра, и, согласно правилам, также тщательно выровнены и аккуратно сложены стопкой предметы одежды. Это называлось koskie, что означало «складывать кубики»[93].
Пол был тщательно вымыт до самого дальнего уголка. А потом, как обычно, последний разговор, последний вопрос дня: что нам приготовлено на эту ночь?
В лучшем случае «визит устрашения» следовал в первые часы сна, однако, как правило, он откладывался и наносился переутомленным спящим людям уже после полуночи. Как по пожарной тревоге в помещения вламывалась группа коммандос в форме (от 4 до 6 человек) под руководством «спеца». Всех обитателей строили, и в девяноста случаях из ста находились причины для наказания, такие, как нарушение порядка или чистоты.
По комнате разбрасывались вещи, часто их выбрасывали в окно. Потом поляки орали дикими голосами – по-настоящему веселое зрелище. Эти бывшие рабы, превратившиеся в хозяев, редко бывали трезвыми!
Нас немедленно подвергали наказанию: все обитатели комнаты в одних рубашках проходили строевые занятия в 30-метровом коридоре. Нередко такие занятия проводили и на улице, особенно во время дождя, снега или мороза. Прожекторами можно было осветить большой плац, как днем. Здесь часто проходил урок «размягчения» 200–300 немцев, которых для обеспечения большего контроля часто делили на более мелкие группы. В той же манере эти садисты обрабатывали и женщин, причем даже более тщательно, чем нас.
Каждый восьмой вечер все обитатели лагеря должны были отправляться в баню и принять горячий душ. Эта процедура, которую в противном случае можно было бы лишь приветствовать, в П(отулице) превращалась в настоящее издевательство. Нам приходилось ожидать снаружи в бесконечной очереди, затем в переполненной раздевалке. Все это занимало по полночи, а потом, когда мы засыпали, наши всегдашние инспекторы лишали нас и второй половины ночи.
На другой вечер назначался медицинский осмотр, который тоже время от времени лишал нас сна. Доктор в поисках кожных заболеваний освещал яркой лампой каждый участок кожи. Главный врач назначает осмотр в определенном порядке. Он приглашает присутствовать на нем представителей лагерного начальства. Сама процедура осмотра выглядела так: в помещении рядом с ванной комнатой, освещенном ослепительно-ярким светом, комиссия инспектировала более или менее внимательно спереди и сзади, с ног до головы, каждого обитателя
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
