и кто подтолкнул их к этому разговору.
Надо признать, методы у Молотова действенные.
Однако мне от этого не легче. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не послать эту парочку к чертовой матери и не попросить Андрея выставить их за дверь. Желание узнать правду удерживает от грубости.
— Макс, мы с тобой позже поговорим, — обращаюсь к мужу.
Напустив на лицо побольше скорби, он кивает.
В последнее время он удивляет меня всё больше и больше. Остается диву даваться, как просто у него все складывается. Не рассказал о внебрачном сыне, потому что не хотел расстраивать. Не рассказал о якобы брате, потому что не придал значения. Есть ещё что-то, чего я не знаю из-за его «добрых» побуждений?!
Максим никогда не был дураком, и я ни за что не поверю, что он мог им так резко стать, а значит, во всем этом бардаке муж отталкивался от своих интересов.
Грош цена его признаниям и извинениям.
— Оставьте нас, пожалуйста, наедине, — обращаюсь к мужу и сыну.
Первый тут же подскакивает на ноги, будто его только что от казни освободили, и направляется к двери. А вот второй… Андрей выглядит поражённым.
Он пока не умеет контролировать эмоции должным образом, и шок, вызванный словами драгоценной бабули, на его лице отпечатывается.
Мне стоило чуть лучше готовить его к взрослой жизни.
Я в его возрасте уже четко знала, что за большие деньги, а порой и не очень большие, даже самые близкие могут предать и даже убить.
Андрею в последнее время приходится проходить ускоренный курс обучения реалиям жизни.
— Андрюш, — подавшись к нему, обхватываю ладонью плечо и слабенько сдавливаю. Обернувшись, сын глядит на меня широко распахнутыми глазами. — Выйдите с папой. Выпейте кофе, поговорите.
— Ты уверена?
— Да, я позвоню тебе, если что.
Что-то мне подсказывает, с глазу на глаз общение будет складываться куда проще. Я всё-таки неплохо знаю женщину, которую всю жизнь считала своей матерью. Сейчас она и так отчаянно нервничает, да и в присутствии мужчин говорить ей тяжелее.
Я дожидаюсь, когда мы останемся наедине, и пересаживаюсь поближе к ней.
Сжавшись в небольшом кресле, она плачет все сильнее и сильнее. Можно только поразиться умению закручивать внимание на себе.
Едва не убили меня — никто не может дать гарантий, что на моем организме в дальнейшем не скажутся последствия отравления ядом, а жертву из себя строит другой человек.
— Я хочу откровенности, — от кома, образовавшегося в горле, голос немного просаживается, но сейчас меня это мало волнует. — Расскажи всё по порядку. Ты и так очень долго молчала.
— Мы с Сашей принимали решение вместе, — начинает повторять заезженную пластинку.
— И смотри, к чему это привело, — я одергиваю воротник своей толстовки и показываю воспаленные и шелушащиеся пятна на коже шеи. Затем закатываю рукава, открывая обзор на предплечья. Помимо всего прочего, мой организм дал нестандартную реакцию на отравляющее вещество в виде изменений кожных покровов. Бонус, мягко говоря, неприятный. — Даже за ушами периодически чешется нестерпимо. Ты прости, но я сейчас не настроена на сострадание к другим. Хочу услышать правду, а затем заняться собой. Своим здоровьем и психологическим состоянием. Здоровый эгоизм. Тебе ли о нем не знать?
На долю секунды её берет оторопь. Но я сейчас не настроена вестись на блажь.
— Женя, я всегда тебя любила как родную…
— Мы к этому ещё обязательно вернемся. Но я хочу услышать всё и по порядку. Как ты могла не рассказать папе о своем первом ребенке? Зачем было скрывать? Если ты знала, что твой муж садист… Как с ним вообще можно было оставлять сына?
В груди ноет. Я тону в непонимании. Сейчас она защищает этого Ярика, а тогда что? Совсем его безопасность, да и в целом судьба, не волновала?
Кроме смерти меня с Андреем ничего бы не могло разлучить. Даже гипотетически не в силах представить расклад, при котором я бы согласилась оставить его даже с нормальным отцом. А уж с садистом…
— Ты не имеешь права меня осуждать! Женя, ты всю свою жизнь прожила в благоприятных условиях. И я сейчас не только о деньгах. Мы с отцом тебя очень любили и всегда заботились. А в моей прошлой жизни этого не было. Родители рано выдали меня замуж за человека, который ничего кроме ужаса не вселял. Я его жутко боялась и точно знала, что помощи ждать неоткуда. В случае расставания с ним родительский дом был бы для меня закрыт.
— Тогда я тем более не понимаю, как можно было ребенка оставить с таким человеком! Не понимаю! — на секунду обхватываю голову руками. В ушах неприятно шумит. — В твоих словах логики нет никакой. Ты знала, на что твой муж способен, но ничего не рассказала моему отцу. Почему? Ты ведь сама сказала, что он тебе помог. Неужели бы сына твоего оставил в беде?
В некоторых вопросах отец был жёстким и очень принципиальным. Я уверена, он бы ни за что в стороне не остался. Да и как вообще можно?!
— Виталий — мой первый муж — был страшным человеком. В те времена было не принято говорить о преступности, но он самым отъявленным бандитом уже в то время был. Вместе с дружками весь наш город в страхе держал. А твой отец, сама знаешь, был приближен к верхушке Политбюро. Какой бы скандал разразился, узнай кто-то о связи Саши с женой мерзавца… Он сделал для меня новые документы, приложил все усилия, чтобы я забыла тот ужас, что мне довелось пережить.
Если вы думаете, что у эгоизма, черствости и расчетливости есть какой-то предел, то спешу вас расстроить…
Его нет!
Я даже спрашивать не хочу, что ею двигало…
Передо мной сидит человек, которого я совершенно не знаю. Люди — существа многогранные, и сейчас, сойдя с привычной орбиты, я вижу обратную сторону Луны. И она меня чертовски пугает.
— Проще говоря, ты бросила своего сына ради сытой и безбедной жизни.
— Я боялась Виталия! — перебивает меня, раздраженно сверкая глазами.
— Ты даже не попробовала что-либо предпринять! Ты его бросила, а сейчас удивляешься и не веришь в то, что он мне смерти желает?! Очнись! Я бы на его месте весь мир ненавидела! И нас с тобой в первую очередь! Если на меня тебе плевать, то о себе подумай! Долго ли ты проживешь, если вступишь в наследство после моей смерти?
Она вздрагивает всем телом. Ужас в её глазах нескрываем.
Надо же, хоть что-то смогло отрезвить.
А я, в свою очередь, думаю
