Как хорошо, что я не писала всю неделю. Я не писала, а то иначе я бы богохульствовала. Я страдала, это правда, и много, – но теперь все опять хорошо, может быть, даже лучше, чем было. Потому что с каждым разом от беспокойства и слез, от часов, проведенных в раздумьях, я все больше убеждаюсь, что люблю своего замечательного мальчика очень, очень сильно. А извинение – хотя на самом деле нельзя говорить об извинении, если нет обиды, – это подтверждает. Так что будет даже лучше, чем прежде, потому что Арианка у мамы и привезет ее сюда, и может быть, я наконец ее увижу. Ой, я проболталась, это должен был быть сюрприз. Все сразу, о Господи, – правда, как мне благодарить Тебя? Теперь я верю в счастливый конец… Я верю и доверяю Тебе, потому что Ты дал мне то, что я просила. Я люблю Тебя. Вы мне поможете, Булуш и Господь.
22 сентября 1941 г., понедельник
Теперь мечта практически сбылась. Сегодня Новый год[75], и мечта сбылась? На самом деле не совсем, но на 99% сбылась. Я хочу, чтобы так сбывались все мечты. Такое странное чувство. Думать, что мама так близко, что она в том же городе, что она думает обо мне, что она хотела бы меня обнять так же, как я… думать, что есть жуткая река, река, которую жуткой сделали люди. Река, которая разлучала нас два года, – и теперь снова. Почему, невероятно, что я не могу увидеть маму, когда она так близко, так близко. Арианка, я ей так завидую, она с ней. А теперь она опять уедет, и я не смогу ее даже поцеловать. Я опять ей ничего не скажу – но сколько так будет, и снова этот вопрос – когда? И все-таки на сердце стало легче от того, что она не так далеко, что Ты ее ко мне приблизил, Господи Боже. Как было бы хорошо, если бы я могла ей все рассказать про сегодня и эти прошедшие два года. Ты знаешь, мама, я та же, что и всегда была, твоя скрытная, вся «твоя», но, может быть, я чувствую что-то большее, но не так хорошо. Все из-за З. Не знаю, почему меня смущает то, о чем я мечтала? Почему все эти поцелуи зажигают меня только после того, как он уходит? Я начинаю все чувствовать, я корчусь на диване, я не сплю, мои чувства напряжены до предела. А когда «это» произойдет, когда продлится два часа, тогда З. не придется угрожать мне уколами брома и т. д. Почему? Не знаю… то есть я чувствую инстинктивно, что в Зигу многое изменилось. Не знаю, в лучшую или худшую сторону, потому что у меня «обычно нет твердого мнения ни о чем, черт побери», но изменения явно есть. Иногда мне даже кажется, что, ну, не знаю… В любом случае есть явное влияние этой «свободомыслящей и свободно действующей» женщины. И у меня глупое, отвратное, раздражающее чувство, а-ах! Я круглая идиотка, если могу хоть что-то сказать против красивейшего парня, и кроме того, что все равно люблю его очень, очень сильно, – но все-таки я очень расстроена и мне кажется, уже знаю почему, точно! Потому что я глупее и уродливее его, и я ниже его во всех отношениях. «Что я умею кроме сочинения стихов?» Хорошо, но не пытайся меня убедить, что ты должен учить меня всему, потому что ты сам всего не знаешь, понятия не имеешь. Слепой ведет слепого. Но мне сейчас намного лучше, сейчас я так тебя люблю, дорогой Дневник! Фу, какое облегчение. Я не рассказываю тебе глупых подробностей, так лучше. Хотя они не такие уж глупые, они приятные, но всегда… скрытные. Теперь намного лучше, о, почти хорошо. Такая хорошая ночь, мамочка моя, я могу тебе это сказать впервые за два года. Ты меня не услышишь, но я знаю, что ты тоже обо мне думаешь и желаешь мне доброй ночи. Мама, приезжай ко мне. Приезжай, моя единственная Буня. Ты единственная, кто всегда меня неизменно любит, и ты надо мной не смеешься. Пока, мамочка, хорошего сна, пусть тебе приснится, что все, о чем я молилась вчера, сбудется. Сегодня я мечтаю о благоприятном окончании войны, о примирении для моих родителей, о Зигуше для меня одной и о хорошем для всех.
