когда у меня появлялись трудности ментального свойства, то я обращался к моему старинному другу Эдуарду Малаяну. Он виртуозно понимал и разбирался в нюансах последствий эмиграции российской элиты. Будучи профессиональным дипломатом по призванию и знатоком мировой культуры, всегда безошибочно помогал найти верное восприятие некоторых необычных суждений о днях минувших в трагических судьбах прекрасных людей, не по своей воле покинувших любимую землю.
Однажды я спросил:
– Татьяна Илларионовна, как сформулировать «исход» вашей семьи и его причину?
Неожиданно для меня, после довольно длинной паузы, она встала и, подойдя к книжной полке, открыла том сочинений Ивана Бунина на заложенной странице.
– Евгений, лучше всех ответил на ваш вопрос настоящий «русский Иван» – Иван Бунин в речи, произнесенной в Париже 16 февраля 1924 года: «Миссия русской эмиграции».
И медленно, с выражением прочитала:
«Мы эмигранты, – слово emigrer к нам подходит как нельзя более. Мы в огромном большинстве своем не изгнанники, а именно эмигранты, то есть люди, добровольно покинувшие родину. Миссия же наша связана с причинами, в силу которых мы покинули ее. Эти причины на первый взгляд разнообразны, но в сущности сводятся к одному; к тому, что мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину».
У Татьяны Илларионовны привычка с детских лет всегда что-то делать и не сидеть сложа руки сохранилась на всю жизнь. «Безделье разрушает личность», – говорила она, параллельно с разговором делая наброски в альбоме или рисуя мой портрет, сидя в кресле у камина. Великолепно разбираясь в музыке и живописи, собрав интересную коллекцию миниатюр, она очень естественно и просто общалась и с видными государственными деятелями, и с людьми искусства, легко переходя с одного языка на другой. При этом во время приемов и концертов в своем замке старалась сохранять все традиции и соблюдать правила этикета, тем самым создавая неповторимую обстановку праздника. Охотно отвечая на многие непростые вопросы, задаваемые журналистами, всегда оставалась мила, рациональна и великодушна, держа себя и собеседников на определенном уровне.
Вот что она ответила на реплику Мелик-Карамова: «В России существует мнение, что Николай II не может быть причислен к мученикам, так как он, помазанник Божий, добровольно отказался от трона».
– Это Богу решать, а не людям. Николай не хотел кровопролития, а вышло гораздо хуже. Я думаю, для императора он был слишком слаб. Россия может быть благодарна Ельцину за то, что он способен к твердым решениям в трудные минуты.
«В эпоху Горбачева, – рассказывала она, – я ездила в Россию и не могла отделаться от ощущения, что его режим оторван от страны. В сущности, никакой перестройки не было, была только гласность, которая всё и смела. Я была с гуманитарной помощью в январе 91-го, когда он позвал себе в помощники Янаева, и поняла, что все пошло назад».
Татьяна Илларионовна объясняла мне, почему в России сохраняется ностальгия по жестокости. По ее мнению, жестокость ассоциируется с неким государственным величием и силой. А кругом царит безнаказанность. Германия проделала огромную работу по осознанию истории на личном уровне. В России не было Нюрнбергского процесса над большевистским прошлым. Не было признания трагических ошибок, национального позора. Только воспевание побед, завоеваний народа и т. д.
Искреннее сострадание – это одно из важнейших проявлений человека. Слезы – это в какой-то мере проявление сострадания. При сталинской системе слезам места не было. Нормальное человеческое сострадание выжигалось на митингах, в газетных передовицах, в повседневной жизни.
С княгиней Меттерних в замке Йоханнисберг. 1996
Великолепная память, умение точно передать свои мысли, широкий кругозор – все это позволяло Татьяне Илларионовне на протяжении всей жизни добиваться поставленных целей.
В середине лета состояние княгини заметно ухудшилось, и «26 июля 2006 года в своем родовом дворце Йоханнисберг в возрасте 91 года от тяжелой болезни скончалась княгиня Татьяна фон Меттерних-Виннебург (урожденная княгиня Васильчикова) – известная меценатка, писательница, художница, организатор популярного музыкального фестиваля в Райнгау» – так написала немецкая газета «Франкфурт рундшау».
28 июля в Казанском кафедральном соборе Санкт-Петербурга по усопшей была отслужена панихида, на которой присутствовали представители российских благотворительных, дворянских и монархических организаций.
Похороны ее светлости княгини Татьяны Илларионовны Меттерних, со смертью которой прервался род князей фон Меттерних-Виннебург, прошли на семейном кладбище в поместье на берегу Рейна.
Встречи и беседы с Татьяной Меттерних навсегда оставили в моей памяти самые светлые воспоминания… Мир праху ее.
Часть III
С любовью, без иголок
«С любовью, без иголок»
Художник Сергей Лучишкин. «Шар улетел»
Нижняя Масловка. Дома художников. У тротуара останавливается такси. Из него с трудом выползает чистенькая маленькая старушка. «Молодой человек, не могли бы вы помочь мне донести сумки до подъезда, а то водитель спешит!» Это ко мне, больше не к кому. Беру сумки и старушку, довожу до квартиры на первом этаже. Сгорбленный господин открывает дверь, впуская нас в малюсенький коридорчик. «Заходите, может, чайку попьете?»
Так началось мое знакомство с интереснейшими людьми супругами Лучишкиными: актрисой Камерного театра Таирова Валентиной Алексеевной и ее мужем, чудесным художником и милейшим человеком Сергеем Алексеевичем, автором замечательных картин, находящихся в Третьяковской галерее, – «Лыжники» и «Шар улетел». Сколько сказочных вечеров довелось провести мне в обществе этой семейной пары, а также маленькой беспородной собачки и старого кота, постоянно чихавшего от собачей шерсти, слушая истории об авангардном театре, лекциях Н. Удальцовой, становлении ОСТа7 и его распаде, эвакуации на Алтай, теме спорта в творчестве художников. Сергей Алексеевич обладал феноменальной памятью, мог детально, шаг за шагом рассказывать о давно минувших событиях. Как-то в мастерской мне доверили раскладывать по датам и готовить к экспозиции рисунки и акварели. Заговорили о тридцатых годах, о создании фильмографии к кинофильму Александрова «Цирк». Художник подошел к ящику в письменном столе и достал коробку с негативами и рисунками к картине. Оказалось, что он, работая над фильмом, нарисовал практически все раскадровки, вошедшие позднее в фильм. Знаменитые сцены; танец на пушке, «спят медведи и слоны…», «весь день мы поем» и т. д. – выглядели как наброски на крошечных листочках бумаги, создавая фильм на бумаге.
Сергей Алексеевич увлекался совершенно разными направлениями собирательства. Коллекционировал марки, с интереснейшей подборкой на тему «Москва», дополненную спецгашениями; другими любимыми
