душа сияет так ярко, что я просто не могла не прийти, — она протянула руку, и я ощутила легкое прикосновение на своей ладони.
Глядя на ее светлую улыбку и одухотворенное лицо, я не могла сдержать слез. Сейчас она не была той изможденной болезнью женщиной, которой я видела ее в последний раз.
— Как же ты похожа на Луан, — улыбнулась я, шмыгнув носом. Мой голос прозвучал тепло и мягко, как весенний ветер. Я не помню, чтобы он звучал так... нежно, так искренне, так свободно.
— Помнишь этот парк? — спросила она, пока мы взлетали всё выше на качелях.
— Такое разве забудешь? — ответила я, оглядывая знакомые места: пожухлая трава, старая горка с облупившейся краской, на которой я вечно обдирала ноги, четыре качели, из которых работало только две. Неизменная перекошенная карусель, возле которой постоянно тусовались местные ребята, и большой динозавр, у которого случился мой первый поцелуй — с хулиганом-старшеклассником, который объявил меня своей девушкой, хотя я ревела в три ручья от страха.
Парк был так себе — здесь в основном, тусовались люди из трейлеров и бедных кварталов. Частенько вспыхивали драки между разными группировками. Но в основном здесь обитали дети бедняков. За нами никто не приглядывал. Ну, за мной присматривали всегда, но таких, как я, были единицы. Я любила это место больше всего на свете. Оно было домом — оно было раем.
— Ты изменилась, — вдруг произнесла Неома, ее голос потух, а улыбка сползла с лица. Я не хотела поворачиваться к ней, чтобы она не увидела, как померкли мои глаза. Вместо этого я смотрела прямо перед собой на опустевший парк.
— Да уж, — тихо вздохнула я, прикусив губу.
Внезапное осознание обрушилось на меня: я говорила с ее душой, а мое тело осталось где-то там, за пределами этого мира.
— Разве не со всеми так бывает? — я невесело усмехнулась, толкнув качели сильнее.
— Я совершила страшную ошибку, Неома. Связала свою душу с чудовищем. Думала... думала, он полюбит меня. Ты же знаешь меня. Как я могла устоять перед мужчиной его типа. Высокий, сильный, и годится мне в отцы. Он был тем, о ком я мечтала. Такой большой, сильный, всё его тело покрыто татуировками. Этот суровый взгляд, способный заставить замолчать любого. Его голос, такой густой, властный — одновременно завораживает и пугает, что я дрожу каждый раз, когда он говорит со мной. Ругается как сапожник, любит чай и читать газеты... О таком я всегда мечтала.
Она тихонько рассмеялась, и ее смех, как колыбельная, разнесся теплым ветром по пустому парку.
— М-м-м, ничто не сравнится с этим мужчиной, верно? — произнесла она так, будто знала, как сильно такие мужчины могут завладеть сердцем и разумом.
Я прикусила губу, пытаясь сдержать улыбку.
— Точно. С ним не сравнится никто, Неома. Я влюбилась в него с первого взгляда. Эти холодные серые глаза, огромные руки... Я хотела быть его. Целиком и полностью. Хотела отдать ему всю себя, лежать и позволять делать с собой всё, что он захочет, — я замолчала, почувствовав, как улыбка сползла с моего лица. — Ты всегда говорила, что Дава учила быть осторожной со своими желаниями...
— Мужчины — чудовища. Все до единого. Такова их природа. Женщины мягкие, нежные, заботливые, добрые. Мы — тепло, дом. А мужчины, — она помедлила, ее взгляд помрачнел, — они как острова — одинокие и холодные. Никогда не найдешь в них душевного тепла.
По щекам потекли слезы, сердце сжалось от страха.
— Он хуже чудовища. Даже Дьяволом его не назовешь. Он... — я не могла подобрать слов, чтобы описать его. Не могла найти нужных слов, чтобы она поняла, насколько сильно я боюсь его.
— Мужчина, — произнесла она, вложив в это слово всё презрение, которое жгло меня изнутри при мысли о Массимилиано.
Она была права. Только так его и можно было описать. В этом слове было всё — чудовище, Дьявол, демон, насильник... мужчина.
— Мужчина, — повторила я с горечью, и в этом слове было отражение всего, через что я прошла.
Если бы она знала, как он на меня действовал — что даже несмотря на безумный страх перед ним, его прикосновения обжигали огнем. Моя душа была связана с его — по моей же глупости, и теперь мне от него не уйти. Мы обе это знали.
Я хотела сбежать, хотела быть как можно дальше от него, но вместо этого совершила худшее из возможного — связала наши души. И он получил то, чего хотел.
Массимилиано никогда не добивался моей любви — ему нужна была моя ненависть.
Я ненавижу его... ненавижу, ненавижу…
Боже...
Как же сильно я его ненавижу…
«Ты можешь позвонить мне, детка, ты можешь позвонить мне в любое время…» — в полудреме до меня д...
«Ты можешь позвонить мне, детка, ты можешь позвонить мне в любое время…» — в полудреме до меня доносился голос Трейси Чепмен11.
Открыв глаза, я уставилась на деревянную люстру, заливавшую комнату теплым светом. Пришлось проморгать несколько раз, чтобы привыкнуть к свету после кромешной темноты. Я продолжала лежать неподвижно, наблюдая, как мягкие оранжевые блики играют на потолке. В ушах всё еще звучала музыка, а в голове крутился один и тот же вопрос:
— Где я?
Попытка пошевелиться обернулась настоящим кошмаром — тело совершенно не подчинялось. Голова словно вросла в подушку, руки и ноги — неподъемны. Даже пальцы, казалось, лишились права на движение.
Паника поднималась изнутри тяжелой волной, подкатывая к горлу, заставляя задыхаться. Я попыталась закричать, но с губ сорвался лишь слабый, надломленный всхлип. В этот миг воздух прорезал резкий писк какого-то прибора.
Дверь распахнулась с оглушительным грохотом, и в комнату ворвались люди.
— Донна! Донна!
— Донна, — несколько голосов одновременно произносили это слово, от которого меня каждый раз передергивало. Надо мной склонилась медсестра, ее лицо, встревоженное и растерянные, было слишком близко.
— Всё хорошо... всё хорошо... — повторяла она мягко, ее дыхание было размеренным, плавным. Она показывала, как нужно дышать, пытаясь меня успокоить. Я невольно начала повторять за ней, и казалось, паника начала медленно отступать.
За шумом собственного дыхания я не заметила, как в палату вошел кто-то еще. Только когда медсестра отошла в сторону, освободив мне обзор, я увидела его.
Серебристые глаза. Те самые глаза человека, которого я должна была ненавидеть. Но я его не ненавидела. Я до смерти его боялась.
Он стоял передо мной в белых льняных шортах и свободной рубашке, словно вернулся с курорта.
Стоило вспомнить нашу последнюю
