произносить заговор:
— Стану я, не благословясь, пойду, не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, в чисто поле. В том поле есть Окиан-море, в том море есть Алатырь-камень, на том камне стоит столб от земли до неба огненный, под тем столбом лежит змея жгуча, опалюча.
Беляна остановилась, сделала паузу и продолжила:
— Я той змее поклонюсь и покорюсь: ой еси ты, змея! не жги, не пали меня, полетай под восточную сторону к Николке, пусть идет в высок терем, в новый покой, на пухову перину да шелкову подушку, разожги, распали-зажги у того Николки ретивое сердце, черную печень, горячую кровь, все поднятные и занокотные жилы и чресла; чтобы тот Никола не мог жить, ни быть, ни часу часовать и минуты миновать, чтобы с Анной не залежать! Замыкаю свой заговор семьюдесятью семью замками, семьюдесятью семью цепями, бросаю ключи в Окиан-море, под бел горючий камень Алатырь.
Беляна три раза провела рукой над вином. Потом закрыла пробку и поставила графин на место. Усмехнулась.
— Хороша ноченька будет у семейки. Не скучная.
Тихо хихикнула, прикрывая рот рукой. Дело сделано. Выскользнула из кухни обратно в детскую.
* * *
Из-за суеты, царившей в имении после приезда Силина, вечерить сели поздно, когда почти стемнело. По случаю возвращения хозяина стол был богаче обычного, но довольно скромный. Помимо традиционных солений, на вышитой нарядной скатерти стояли наваристые густые щи, моченая селедка, пироги с разными начинками, гречневая каша, тетерка, запеченная рыбка и всевозможная зелень. Пряный квас с тмином и мятой, медовуха, взвары из ягод, польское хлебное вино и заготовленная специально для хозяина угорская мальвазия.
Силин уселся во главе стола, в красном углу. Прочитал быстро молитву, взял ложку с ломтя свежего душистого хлеба и снял пробу с щей. С чувством втянул в себя густую, парящую на воздухе жидкость. Даже крякнул от удовольствия. Потом забелил щи густой сметаной и кивнул головой домашним. Можно начинать трапезу.
За столом сидели втроем. Василь так и не вернулся от своей мельничихи. Стосковавшись по домашней еде, Силин уплетал блюдо за блюдом, обильно запивая еду мальвазией. В Шабановой Горе так вкусно не стряпали. Обычно он предпочитал ядреный польский напиток, к которому привык в западных походах. Но сегодня вино заходило ему гораздо охотнее. Анна ела неохотно, больше ковыряя в тарелке ложкой. Зато с каким-то остервенением глодала кости куропатки, непропеченные у самых концов. Он даже пошутил, что жена за время его отсутствия стала совсем уж экономной. Анна вымученно улыбнулась его шутке, но кости не оставила. Так и ели бы в молчании, кабы не Настя. Соскучившись по отцу, она закидывала его вопросами:
— Тятенька, тятенька… А ты в Москву ездил?
— Нет, доченька. В Шабанову Гору ездил.
— Пап, а ты в Новогороде был?
— Был, Настенька, проездом, за грамотами заезжал к разборщику.
— А какой он, Новогород?
Настя оставила ложку и мечтательно прикрыла глаза.
— Эх, Настенька. Отвезу тебя как-нибудь, сама увидишь. Красота и мощь. Церкви, дворы, а какие там торги… Эх. И товары какие заморские у фряжских купцов. Чудеса, да и только.
— Как Бася?
Силин удивленно глянул на дочь:
— Какая Бася?
— Ну, кукла моя новая. Василь мне как-то сказал, что самую красивую девочку в мире зовут Бася. А кукла эта — она самая-самая красивая-прекрасивая! А ты его тоже в Новогороде купил?
Силин чуть не поперхнулся мальвазией.
— Кого его?
— Ну, Василя. Все говорят, что ты его купил.
Силин вытер рукой с бороды пролившееся вино и засмеялся:
— Брешут, дочка. В полон, это правда, я его взял. А на службу цареву он сам перешел, его мне в товарищи и определили. Как ротмистру гусарскому. Учил меня науке гусарской.
— Как это учил? Ты что, тятенька, неучем был?
Силин усмехнулся. Объяснять дочери, как Василь вбивал в головы рейтар гусарскую благородную науку, можно было долго, но смысла не имело. Да и зачем это девчонке. Вот сыну… Силин одернул сам себя. Не дождаться ему сына от Анны. Как ни скрывала жена от него, но Силину все равно донесли, что после рождения Насти она стала бесплодной. Развестись бы с ней, честь по чести… Но…
Силин бросил взгляд на сидевшую рядом жену. Та почуяла его взгляд, но даже не повернулась в его сторону. Развестись бы, да Настя. Судьба дочери не давала Силину покоя. А поладит ли с мачехой? А как будет жить чужой в отчем доме… Дело Силина-то служивое. Будет набор, война — и поминай как звали…
— Тятенька! Тятенька! Ты что?
Настя трясла отца за рукав.
— Задумался, доченька, — Силин натянуто улыбнулся. — А мы же про Василя говорили. Ну так вот, он наш Василь, строгий был, страсть как!
— Нет, тятенька. Василь не такой, он… добрый.
Силин хотел продолжить разговор про васильево учение, но заметил, что Настя заскучала. И хотя кивала головой, было видно, что мало поняла из объяснений отца. Силин, пользуясь паузой, решил выйти до ветру. Хлопнул себя по коленям, поднялся из-за стола и пошел к двери не очень твердой походкой. Силин вышел, и в гостиной воцарилась тишина. Скоро Насте стало совсем скучно, и она принялась тихонько постукивать по столу. Какое-то время Анна сидела молча. А потом ее как будто прорвало. Она резко ударила по столу рукой и закричала зло и истерично:
— Перестань! Перестань, я тебе сказала!
Настя испуганно замерла. Анна порывисто встала из-за стола, подбежала к дочери и замахнулась на нее рукой. Настя вся сжалась, готовясь к удару. Но тут послышались шаги возвращающегося Силина. Анна опустила руку и, не дожидаясь прихода мужа, рванулась на выход. Силин едва успел отпрянуть в сторону, чтобы разминуться с ней в дверях. Ничего не понимая, он проводил ее удивленным взглядом.
Силин хотел было сесть обратно за стол. Но тут увидел готовую заплакать Настю. Быстро, как мог, подошел к ней и обнял.
— Настюшка, доченька моя любимая… Ну что ты… Не плачь, солнышко…
Настя, с трудом сдерживающая себя, тут же разревелась в три ручья. Силин как мог успокоил ее, а потом отправил в детскую спать. Сам сел за опустевший стол и налил себе полный кубок мальвазии. Уж больно хорошо шла она сегодня!
* * *
Уже далеко за полночь Силин, пошатываясь, зашел в опочивальню. Вино оказалось неожиданно хмельным и одурманивающим. Поначалу он и не собирался сюда идти. Хотел заночевать у себя, но неожиданно проявившееся плотское желание привело его в опочивальню жены. В комнате царил полумрак. Силин не заметил в темноте лавку, налетел на нее,
