большой «Бум!»
Всё это взлетит на воздух, и, как по мановению волшебной палочки, вода из озера уйдет вниз по склону, выкорчевывая джунгли на своем пути. И тем волшебником будет он — профессор Франсуа Рошель.
Подъемник дернулся и остановился.
— Прошу вас, господин инженер, — часовой отвлек его от вдохновения, любезно протянул руку и помог профессору выйти из люльки.
Рошель засунул руку в карман плаща и, нащупав «пропуск в рай», переложил его в пиджак — поближе к сердцу.
Внизу, у основания плотины, работали водоотливные насосы, которые постоянно откачивали воду. Она была везде и текла отовсюду: струйками из расщелин между камнями; каплями по обнаженным корням растений, которые, словно лохмотья, свисали со скал; сочилась из-под земли, наполняя следы от тракторных гусениц.
В тоннеле царил полумрак: старенький генератор не мог обеспечить достаточное освещение, несколько ламп поочередно мигали, создавая эффект светомузыки. Всё это походило на дискотеку в загробном мире. Не хватало чертей, пляшущих под звуки воды, перекатывающейся через плотину, визг алмазного бура и гул вибрирующей породы.
Рошель зашел в тоннель — проверить, как идут работы.
Ему не терпелось набить карманы золотом и свалить из этого кошмарного климата во Францию, где он планировал открыть сеть кондитерских и до конца своей жизни наслаждаться тишиной и покоем. В его вещевом мешке уже лежало несколько пригоршней семян шоколадного дерева[103], найденных в одной из индейских деревень. С потолка капало, и пришлось поднять воротник. Засунув руки в карманы пальто, инженер двинулся по тоннелю. В запотевшем пенсне, в надвинутой на глаза шляпе, с замотанным вокруг шеи шарфом профессор был похож на крота, который рыл ход, ни на минуту не забывал о своем здоровье.
Рошель закашлялся.
Он был весь мокрый: температура давала о себе знать. Лихорадка, которую он тут подхватил, грозила свалить его на многие дни и приковать к постели. А за две недели Гонсалес опустошит всё озеро и оставит его с носом.
Над визжащей буровой машиной сплошной пеленой висела абразивная пыль, которая густым слоем грязно-серого цвета покрывала всё вокруг: стены, землю, оборудование, рабочих.
К Рошелю подошел прораб, покрытый пылью с головы до ног. Сверкали только глаза.
— Как дела?
— Осталось метра полтора-два — и мы войдем в озеро, господин инженер.
— Я должен сам всё посмотреть. Останови машину, — тихо сказал профессор.
— Стоп! Глуши мотор! — заорал прораб, срывая голос. Зычное эхо тут же подхватило его крик, разнося под сводами.
Машина дрогнула и замерла.
Бур вышел из породы и завертелся на холостом ходу, разгоняя лопастями удушливый запах горелой породы. Вода стекала с потолка, попадала на вращающийся барабан, ее рикошетило и разбрасывало по сторонам. Скрипнула дверца, из кабины высунулась голова проходчика. Работяга хотел было возмутиться, но осекся, увидев начальство.
Инженер с прорабом, обойдя машину, подошли к стене. Рошель снял шляпу, прислонился ухом к мокрому камню. Слушал он минут десять, переходя вдоль кремневой плиты, полукругом венчающей тоннель под озером.
— У вас есть мел?
— Да, — прораб порылся в карманах, вытащил кусочек мелового камня и протянул инженеру.
Рошель, взяв мел, двинулся вдоль стены. Профессор то шел, то останавливался; то стучал, то прислушивался; то протягивал руку, то убирал. В конце концов он решительно нарисовал четыре белых креста, тем самым обозначив основные места закладки зарядов.
— Если здесь и здесь заложить заряд, то взрыв спровоцирует разлом основания плиты, что ускорит спуск воды. — Рошель отдал мелок прорабу. Сполоснул руки в стекающей по камням воде. Достал платок, вытерся ладони насухо и сунул платок обратно в карман. — Скажи проходчику: больше не бурить. Сейчас перемычка полметра, не больше. Этого достаточно. И начинайте спускать динамит.
— Уже начали, господин инженер, — прораб показал на ящики, накрытые брезентом, которые стояли на деревянных поддонах.
— Хорошо. Только смотри, чтобы не отсырел. Отвечаешь головой.
— Понял, господин инженер.
— Я доложу Гонсалесу, что вы хорошо поработали и вам можно дать премию.
— Премного благодарен! — прораб согнулся в поклоне.
Девочка со связанными руками
Под охраной, со стянутыми веревкой запястьями, в палатку Гонсалеса солдаты ввели Пват. Следом вошел Сильвер.
— Мы поймали её в джунглях. — Он заметил на столе стопку бумажек с изображением креста, которые монах торопливо складывал в мешок. Телохранитель хмыкнул и кивнул на девчонку. — Это она была с мальчишкой на озере.
— Подойди ко мне, — Гонсалес поманил её пальцем.
Пват молчала и не шевелилась.
— Невежество их удел. Отдайте её мне, дон Гонсалес, я укрощу ее розгами и огнем. Через неделю она будет примерной овечкой в моем стаде.
— Всему свое время, святой отец. Лучше скажи нам, девочка, где твой дружок, и я отпущу тебя.
Пват молчала и не шевелилась.
Сдается мне, что она ни черта не понимает? — Буркнул командор.
Сильвер на ломаном карибу, путая слова португальские, испанские и индейские, кое-как смог объяснить Пват, что от неё хотят белые люди. Слушалось это забавно: «Моя твоя ищет дружка». Но Пват поняла.
— Я ничего не скажу.
— А нам и не надо. Хочешь пироженку? — Гонсалес взял с тарелки тирамису, приготовленный специально для Мавы. По палатке сразу разнесся шоколадный аромат.
— Нет! — в ответ она вложила всю свою ненависть к этим людям, которые ворвались в её мир, в её дом, в семью. Чужаки разрушили всё, что было ей дорого.
— Не хочешь — как хочешь. Мы и сами его найдем. У нас есть отличный следопыт, — Гонсалес, держа пирожное перед собой, повернулся и протянул его в угол, где обычно сидел Мава. Но его там не было. — Эй, а где толстый?
— Да кто же его знает? — Сильвер развел руками. — Наверное, остался в джунглях и присоединился к своему братцу.
— Никому нельзя верить. Особенно индейцам. — Гонсалес разжал пальцы, и тирамису смачно чмокнулся на земляной пол. Он подошел к Пват и жесткими, словно клещи, пальцами взял её подбородок. Правая рука скользнула к поясу и вытащила оттуда остро отточенный нож. — Жаль, что пропадет такая красота, — Гонсалес провел кончиком лезвия по её лицу, распарывая нежную девичью кожу. Капля крови, словно слеза, на мгновение повисла на кончике ножа и поползла по щеке, оставляя алый след.
— Вам его не победить. — Пват даже не моргнула, хотя разрез был достаточно болезненным.
— Ой-ой-ой! Напугала!
— Вы все умрете.
— А вот это ты зря. Я угроз не люблю. — Лезвие скользнуло вниз и коснулось ее шеи. — Ничто и никто не может напугать храброго идальго Альвареса Гонсалеса. Тем более девочка со связанным руками.
Пват вспомнила, что говорил дедушка насчет пророчества.
— Это говорю не я. Так говорят наши
