Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
А могильщикам всегда приходилось немало потрудиться, чтобы поместить под крышкой руку или ногу бедняги. Крышка всегда должна была быть закрыта – таковы правила.
И вот груз катят на песчаный холм. Над могилой ослабляются петли на гробе. Днище ящика открывается, и груз (в зависимости от комплекции покойных в ящике помещалось от трех до пяти нагих тел обоего пола) оказывался в могиле, а потом засыпался. В 1946 году в П(отулице), по неоспоримым данным, ежедневно умирало шесть человек при общем количестве заключенных в лагере от 5 до 6 тысяч человек[95].
Как-то «отличилась» группа из четырех женщин, и всех их распоряжением главного врача отправили «в подвал». Этот дьявол в человеческом обличье то ли решил, что это недостаточно усмирило их в течение следующих нескольких дней (как «врач», он посещал обитателей карцера по нескольку раз в день в сопровождении компании специально отобранных головорезов), либо желал прибегнуть к новому способу, чтобы заставить их говорить. В любом случае он приказал поставить «для дезинфекции» в углу помещения ведро с хлорированной известью, а потом туда добавили воды. В результате произошло несчастье: бедные женщины отравились газом[96].
Еще одной популярной мерой по обеспечению порядка было поставить «грешника» на плацу или у ограды и заставить его стоять неподвижно под палящим солнцем или в лютый мороз на несколько часов со скрещенными сзади на затылке руками, пока его не уносили с места наказания. Такое в П(отулице) происходило ежедневно, и так один сильный и энергичный молодой человек потерял, благодаря морозу и решению доктора, все пальцы на ногах. Количество сломанных ребер, выбитых зубов, сломанных челюстей пропорционально числу обитателей лагеря тоже было значительным. Очень редко можно было встретить среди гражданских интернированных лиц тех, у кого оставались здоровыми барабанные перепонки и неотбитыми почки.
К тому времени тела большей части женщин в лагере опухли, у них прекратились месячные из-за недостаточного питания, а также из-за постоянного холода и чрезвычайно высоких физических нагрузок. Медсестры считали, что большая часть тех, кому в лагере было от 20 до 30 лет, никогда уже больше не смогут иметь детей. Тем не менее каждый день среди женщин, работавших за пределами лагеря, в городе или в сельской местности, выявляли тех, у кого появились явные признаки беременности. И разумеется, русские и поляки в таких случаях всегда оказывались «невиновными». 98 процентов родившихся младенцев могли прожить максимум несколько дней. Не хватало питания. После этого фермеры снова забирали этих женщин, и отказываться было нельзя. И вот все сначала! Снова система заключения доказывала свою эффективность. Женщины всегда отчаянно стремились к жизни за пределами лагеря, и, несмотря на некоторые неблагоприятные аспекты, они с удовольствием хватались за шанс, что, может быть, им удастся поесть досыта[97].
Некоторым из нас удавалось незаметно подкрасться к таким женщинам или передать им через других свой домашний адрес, написанный на очень маленьком клочке материи (режим строгого контроля соблюдался здесь неукоснительно), который потом женщина пришивала к своей одежде и таким образом выносила за территорию лагеря. Многие родственники получили от нас первую весточку именно таким способом, после чего они, не придумав ничего умнее, просто шли на почту и с радостью отправляли нам в ответ по всем правилам оформленные письма. Такая корреспонденция вскрывалась, и курьера после проведения серьезного расследования всегда обнаруживали и строго наказывали. Но вряд ли существовал какой-либо другой способ связаться со своими родственниками. Те, кто намеревался уйти в побег, никогда не извещал заранее о своих планах, а если и делал это, то приходилось хранить свою адресную книгу в голове. К тому же во многих случаях дома адресатов давно уже были уничтожены бомбами или опустошены смертью. По крайней мере один раз перед военнопленными явили свои лица члены комиссии Красного Креста, но мы никогда так и не увидели никаких результатов деятельности этой прекрасной международной организации[98].
Прошло Рождество 1946 года. Праздники мы ненавидели даже больше, чес воскресные дни. Если мы в такие дни все равно работали, то нечего было и отмечать их каким-то образом. Однако со временем наши надсмотрщики потеряли желание работать по воскресеньям, поэтому они решили заставлять нас работать только до полудня, а шесть потерянных рабочих часов плюсовать к следующей рабочей неделе. Кроме того, от нас в свободное время по воскресеньям требовали выполнения разнообразных работ внутри бараков. Нам сокращали порции еды и запрещали выходить на прогулку – словом, вторая половина воскресного дня была для нас лишь дополнительным бременем.
Рождество в П(отулице) праздновали два дня. Никаких работ, за исключением внутренних работ по бараку. Никакого тепла, полы влажные и скользкие от образовавшегося льда, суп менее густой, гораздо скуднее, чем обычно. В предыдущие дни хлеб выдавали прямо из печи, потому что снова заканчивалась мука[99].
В первый праздничный день раздали половину порции хлеба, а во второй день хлеба не дали вообще. Мы голодали и, что еще хуже, мерзли. Даже самый большой поборник праздника забыл, что такое рождественские песнопения. Наше Рождество прошло в П(отулице), и мы не забыли пожелать Польше всего самого хорошего.
Больные ревматизмом с трудом ковыляли сквозь очередные месяцы. Мое тело давно уже мне не принадлежало. Штрафной барак расформировали, и нас распределили по остальным баракам. Красные отметины на одежде потеряли свое значение. Когда же будет прощальный транспорт для военнопленных? После того как поздней осенью отправили по домам несколько сотен больных гражданских, которые не могли больше работать, снова поползли слухи, что весной будет новый транспорт, на этот раз для нас. Позволят ли нам снова увидеть наши дома, жен, детей и родных? Просочились слухи, что победоносные западные державы собираются потребовать от русских нашей экстрадиции. Польская пресса, насколько нам иногда удавалось тайком просмотреть то, что писали в старых газетах, усиленно занималась пропагандой и вела себя так, будто Польша победила в войне без всякой посторонней помощи.
С каждым новым днем мы становились все более пассивными и равнодушными. Даже старые шутки больше не вызывали никакой реакции. Люди становятся мрачными и раздражительными, отчего они сами себе еще более осложняют существование.
3 мая мне передали письма от брата и от моей жены из Касселя[100].
Самой важной и волнующей для меня новостью стало то, что, кроме моего маленького сына и брата, все остальные мои родственники живы и находятся в безопасности, имели крышу над головой, совсем не голодали и ждали меня. В этот день я сумел обуздать свою пошатнувшуюся веру в себя (с которой
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
