его внимание отвлекают крики на заднем плане. — Мне нужно идти, — произносит он. — Но я тебе перезвоню.
— А что насчет Марселя? — Спрашиваю я.
— Он хороший тренер, было бы жаль его потерять. Дай мне подумать, и мы поговорим позже.
Проходит несколько часов, прежде чем он снова звонит. Все это время я просто смотрел на Мию на экране, мечтая о том, чтобы можно было вернуть все назад и исправить.
Голос старшего звучит грубо и прямо:
— Мне нужно, чтобы ты позаботился о Марселе. Дай ему знать, что он больше не нужен.
— Ты хочешь, чтобы я уволил его?
— Подтверждаю.
Когда Аттертоны увольняют кого-то, это не так просто, как кажется. Люди, подобные Марселю и мне, знающие все тонкости менее публичных аспектов их бизнеса, не увольняются. Они просто исчезают.
— Я отправлю врача осмотреть девочку, а через несколько дней пришлю кого-нибудь на замену Марселю. Ты сможешь справиться с делами до тех пор? Продолжишь обучение? — Спросил он.
Я сглотнул.
— Конечно, — ответил я.
Он ушёл, уже увлечённый следующим вопросом, который требовал его внимания.
Подойдя к своей машине, я открыл багажник и начал искать в нём что-то. Наконец, я нашёл то, что искал, и, спрятав это за пояс джинсов, я ещё раз посмотрел на голубое небо, прежде чем спуститься вниз.
Быстрый взгляд на мониторы показал мне, что Мия лежит на кровати, где я её оставил, её глаза всё ещё были широко открыты, осматривая комнату.
Марсель был в ванной, его дыхание со странным шипением вырывалось сквозь стиснутые зубы, когда он промывал свои раны. Я подошёл ближе и наклонился в дверном проёме. Его лицо было в ужасном состоянии: один глаз полностью заплыл и был закрыт, кожа на скуле рассечена до кости, нос был искривлён, а губы неровно выпячены. Ему удалось надеть какое-то нижнее бельё, но в остальном он был голый.
Он замечает меня краем здорового глаза.
— Ты гребаный предатель, — говорит он, хотя его голос искажен из-за травм. — Тренеры должны прикрывать друг друга.
— Я не тренер.
— И всё же ты тренируешь девчонку, поди разберись.
— Ты же знаешь, что её нельзя было трогать. Я тебя предупреждал.
— Типично. — Марсель пытается улыбнуться, но его губы лишь неловко подергиваются. — Ну и что? Ты собираешься ещё немного поколотить меня? Вступиться за честь своей девушки? — Он кивает в сторону комнаты Мии, поворачивается и прислоняется к стойке в ванной, чтобы оказаться лицом ко мне.
Его лицо выглядит как из фильма ужасов. Должно быть, я ударил его сильнее, чем думал. Прижав кулаки к бокам, я проверяю, насколько они мягкие. Конечно же, кожа на костяшках пальцев кричит в знак протеста.
— Мне приказано уволить тебя. — Только при этих словах до него доходит истинный ужас его положения.
— Ты все рассказал? — Он приближается ко мне, но останавливается и хватается за бок. — Ты рассказал? — Повторяет он.
Я знаю, что должен чувствовать себя виноватым, но я не испытываю этого чувства. Я выработал в себе умение не думать. Выполнять приказы. Подчиняться. Делать то, что мне говорят. Но это единственный раз, когда мне не нужно скрывать свои мысли. В голове проносятся образы: он обнимает её, его пальцы проникают внутрь ее, на её лице отражается ужас. Это единственный раз, когда размышления о том, что я делаю и почему, помогают мне.
Я подхожу к нему, упираюсь локтем ему в горло и вталкиваю его в душевую кабину. Он пытается сопротивляться, хватаясь за края, чтобы не дать мне полностью затолкать его внутрь, но его хватка слаба, и я легко освобождаюсь.
— Райкер, — шипит он, воздух в его легких застревает из-за моей хватки. — Рай…
Выхватив нож из-за пояса, я вонзаю его в бок и резко поднимаю вверх. Мое имя замирает у него на губах, превращаясь в низкий стон. Он смотрит на меня, на его лице отражается потрясение, а кровь начинает стекать по моему кулаку. Он наклоняется вперед, его голова покоится на моем плече, словно в объятиях.
— Я сказал, что ты, черт возьми, умрешь, если прикоснешься к ней, — шепчу я ему на ухо. — Я человек слова. — Затем я отталкиваю его, соскальзывая с ножа, и позволяю ему упасть на землю.
Он сидит, уставившись в одну точку, и единственным его движением является случайное моргание, пока его тело не содрогается в последний раз, и он больше не моргает.
Задернув занавеску в душе, я смываю кровь с рук.
Для него все кончено.
ГЛАВА 25
ЗАКАЗЧИК
Музыка — это то, что помогает мне забыть о скучном рутине, в которой проходит моя жизнь. Она переносит меня в мир, полный искушений и обещаний, желаний и мучений, страсти и боли.
Когда я сажусь за рояль — единственный предмет мебели в просторной комнате, которую моя мама называет музыкальной, меня манят клавиши из слоновой кости. Кабинет моего отца находится в конце коридора, и как раз в тот момент, когда я готовлюсь коснуться клавиш, он проходит мимо, и у него звонит телефон. Резкий звук мелодии звонка вызывает у меня раздражение, но я вдыхаю и выдыхаю, стараясь успокоиться. Закрыв глаза, я представляю себе мою любимую певчую птичку, освещенную лунным светом.
Когда я нажимаю на первую клавишу, мир исчезает, и я остаюсь наедине с ней, окружённый ореолом лунного света. Она лежит на моём пианино, её тело обнажено, а шёлковое кроваво-красное платье разорвано и развевается вокруг. Я представляю, как лёгкий ветерок обдувает её, трепля складки шелка. Её обнажённые соски вздымаются, а на коже блестит пот. Она обнажена и открыта для меня, её глаза прикованы к моим.
В этот момент я могу сыграть только одно произведение — «Лунную сонату» Бетховена. Невозможно избежать красоты и навязчивой меланхолии этой музыки. Она льётся из меня без усилий, мои пальцы бездумно скользят по нотам фортепиано. Я играю медленнее, чем меня учили, медленнее, чем того требует музыка.
Я хочу навсегда остаться в этом моменте со своей певчей птичкой. Она моя одержимость, моя самая желанная мечта.
Но бессмысленный голос моего отца, который ходит взад-вперед, проникает в мой разум, нарушая мои грезы. Я стараюсь не обращать на него внимания, но он даже не пытается говорить тише, отвечая на звонки один за другим.
Глубоко вздохнув, я делаю все возможное, чтобы не замечать его и погрузиться в музыку. И на какое-то время мне это удается. Ритм сонаты успокаивает меня, по крайней мере, на некоторое время. Но потом его слова достигают меня, разрушая этот покой, хотя
