сказал мне:
— Вы не ошиблись в своих предположениях по поводу Бусленко. Он действительно пришел на встречу в гостиницу. Что ж, продолжаем наблюдать.
Ждать пришлось недолго.
— Микрофон в коридоре, — сообщил оператор и протянул наушники — одни для Удилова, вторые — для меня.
В следующую минуту я вполне отчетливо услышал приближающиеся шаги и голоса. Ученые, как обычно, продолжали свои споры — симпозиума им не хватило.
— Нет, вы идете неправильным путем! — жарко доказывал кто-то. — Я много раз говорил и еще раз хочу повторить: вы, уж простите за такую аллегорию, ставите телегу впереди лошади! Вначале хотите создать объединенную систему, а потом уже развивать ее клоны. Но это так не работает!
— Это Бусленко, — прокомментировал Удилов, кому принадлежал голос говорившего.
— Вы не понимаете, Николай Пантелеймонович! — не менее жарко возражал кто-то из ученых. — Должно быть общее постановление, которое бы создало предпосылки для развития!
— Я все понимаю, но вы хотите создать еще одну бюрократическую структуру, которая будет всеми командовать и распоряжаться ресурсами. Еще раз заявляю, это так не работает! Бюрократия погубит все.
Ученые вошли в номер, послышался звук закрывающейся двери.
— Переключаю микрофон, — сообщил оператор.
В наушниках щелкнуло. И в следующим миг мы услышали громкий хлопок. За ним последовали смех и звон бокалов. Видимо, кто-то шумно открыл шампанское.
В разговор вступил третий голос:
— Товарищи, давайте выпьем за кибернетику! И когда мы точно узнаем, сколько зерна в поле, сколько звезд на небе, и сколько солдат в армиях вероятного противника, то последний бюрократ повесится на собственной косе! — перефразировал известный тост из «Кавказской пленницы» обладатель молодого, сочного баритона. — Так выпьем же, товарищи ученые, за кибернетику!
— Это Григоренко, — прокомментировал Удилов. — Молодой, но подающий большие надежды кандидат наук. Имеет контакты с очень интересными людьми из консульства США в городе Киеве. Кроме того, посещает семинары по экономике в Институте системного анализа Гвишиани.
Между тем разговор ученых продолжался. Говорил кто-то с неприятно резким, скрипучим голосом:
— Вот я и говорю, что вначале нужна сеть. Сеть вычислительных центров, связанным между собой каналами связи и обменивающихся данными по специальному протоколу.
— А это говорит Хохлов, доктор наук, профессор в Институте кибернетики, — Удилов узнал по голосу еще одного гостя.
— Да есть у нас уже этот протокол! — отвечал уже знакомый мне голос Бусленко. — Х.25 стандартизован Международным союзом электросвязи. Протокол работает, и даже прекрасно работает! Правда, пока только в наших военных разработках, в том же ПВО. Но он совершенно универсален. Его вполне можно применить в ОГАС, а вы снова пытаетесь изобрести велосипед!
Я понимал, о чем спорят ученые и в то же время слегка обалдевал.
Протокол TCP/IP, насколько я помню, впервые начал применяться американцами совсем недавно — как раз в прошлом, тысяча девятьсот семьдесят шестом, году. Пока это была сугубо военная разработка, которая держалась в строжайшем секрете. Коммерческое использование начнется еще нескоро. На базе TCP/IP в восьмидесятых годах сформировался тот самый интернет, каким мы его знаем, а уже внутри него появился WWW — проект Тима Бернерса-Ли. И вот оказывается, что еще в семьдесят седьмом году у наших ученых была альтернатива, которая при нормальном развитии могла обогнать и перегнать Америку!
Фактически, уже в семидесятых в СССР был свой прототип интернета. И если бы в моей реальности Бусленко не погиб в том пожаре, то, возможно, именно ОГАС, а не ARPANET, стал бы первым шагом к глобальной сети. В этом случае компания Билла Гейтса могла бы остаться локальным игроком, чьи продукты никогда не стали бы стандартом для всего мира.
Тем временем Григоренко произносил очередной тост:
— Давайте, товарищи кибернетики, выпьем за связи в самом широком смысле!
Послышался звон бокалов. Ушлый кандидат наук сообщил:
— Я смотрю, что-то у нас с закуской совсем плохо! Сейчас я сбегаю в буфет, чтобы освежить стол.
Послышались торопливые шаги, звук закрывшейся двери.
Оператор переключил прослушку на микрофоны в коридоре — мы услышали, как Григоренко закрыл снаружи дверь номера на ключ. Потом шаги, бряцанье металла, вскрик, что-то упало на пол. И тут же громко и отчетливо прозвучал незнакомый голос:
— Возьмите в руки то, что вы сейчас попытались выбросить. Это ваша вещь?
— Нет-нет! — в голосе Григоренко слышалась паника. — Я просто поднял посмотреть. Она тут лежала, а я думал отнести на пост администратора, вдруг кто-то потерял.
— К стене, руки за голову!
— Что вы себе позволяете? Это произвол!
Мы с Удиловым отложили наушники, поднялись и вышли в коридор.
Один товарищ в штатском прижимал к стене субтильного парня лет тридцати. Второй обыскивал его, уверенными движениями освобождая карманы от содержимого.
— Проведите задержанного в кабинет для предварительного разговора, — распорядился Удилов.
«Кабинет для предварительного разговора», как деликатно выразился генерал-майор, находился за следующей от комнаты спецмероприятий дверью. Он мог быть обыкновенным гостиничным номером, если бы в нем наличествовало окно и мебель. Но и здесь тоже вход был через тамбур, глухие стены и мощная звукоизоляция. В самом кабинете находился только стол и несколько стульев. На столе графин с водой и стакан. А еще стопка бумаги и авторучка. И, пожалуй, все.
— Ну что, Петр Семенович, побеседуем? — вкрадчиво начал Удилов, когда Григоренко усадили на стул напротив него, а двое в штатском вышли. Я уселся чуть в сторонке, наблюдая за разговором.
— Объясните мне, что это за предмет? — Вадим Николаевич положил перед Григоренко муляж пирофорного стержня.
— Я не знаю, что это такое, лежало на полу, я думал отнести администратору, я же уже говорил, — пролепетал кандидат наук.
Но выражение лица постепенно менялось. На место растерянности приходили другие эмоции. Сведенные брови, морщина, прорезавшая лоб — было видно, что в его голове идет лихорадочная работа мысли. Он словно что-то забыл и теперь пытался вспомнить, но никак не мог. И я, конечно же, «заглянул» в его мысли.
Картина, которую я увидел, оказалась достаточно знакомой. Я чувствовал два параллельных мыслительных потока. Нет, не такие, как у геймера-шизофреника, в голове которого спорили разные личности. А скорее в духе очередного «запрограммированного». То есть на первом плане имелся поток достаточно здравых рассуждений вполне умного и адекватного человека. Но глубже, почти на подсознании, было спрятано кое-что иное. Григоренко сам это чувствовал, напрягался, но вспомнить не мог. Я потянулся туда — и сумел вытащить спрятанную
