Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Хотя все это было, с 1933 года Горький фактически стал для ГПУ невыездным, когда Сталин мягко, но настойчиво порекомендовал писателю лечить больные легкие вместо привычной Италии в советском Крыму – это был приказ «органам» больше Горького из СССР не выпускать. В последнюю поездку в 1936 году в Крым Горький, обложенный там гласными и негласными сотрудниками НКВД, оказался почти изолированным, только из-за болезни дочери ему удалось тогда вырваться в Москву навстречу скорой болезни и смерти. И дело даже не в том, что в годы больших репрессий в смерти Горького, якобы тайно изведенного ядами, обвинили очередную группу «врагов народа», – это была тогда привычная практика и касалась кроме Горького и других высокопоставленных покойников. Дело в устойчивой версии, что Алексей Максимович Пешков, вошедший в нашу литературу под псевдонимом Максим Горький, действительно был отравлен, но не врагами советской власти, а самой советской спецслужбой, а его заклятый друг Ягода был в курсе этой тайной ликвидации по поручению самого Сталина. И в отличие от многочисленных версий таких тайных отравлений, захвативших даже фигуру Дзержинского, в смерти Горького действительно много подозрительных моментов, укрепляющих сторонников этой версии о тайной ликвидации в их правоте.
Во-первых, это заметное охлаждение между Сталиным и Горьким после съезда Союза писателей в 1935 году из-за разных взглядов на литературные процессы в стране и заступничества Горького за некоторых опальных писателей типа Бориса Пильняка. Сталин мог вполне и опасаться, что поддержавший поначалу коллективизацию и репрессии чекистов против «вредителей» Горький может в ужасе отшатнуться, когда начнется настоящий Большой террор, к тому же он был не чужд «правым» в партии и лично дружил с Бухариным. Открыто расправиться со сделанным литературной иконой в Советском Союзе Горьким было тогда никак невозможно. А огромный авторитет Горького в стране и его связи с литераторами за рубежом могли стать для Сталина проблемой – это уже мотив, совсем не вольнодумные стихи Пушкина или Лермонтова, которые явно не могли вызвать приказа царя жандармам убить молодых поэтов под видом дуэли. Кроме того, вокруг Горького к моменту его смерти в июле 1936 года было подозрительно много и кадровых сотрудников НКВД, включая бывшего здесь даже в день смерти Ягоду, и тайных агентов этой службы. Перед трагической развязкой на даче в Горках, где Алексей Максимович провел последние дни своей жизни, внезапно сменили весь персонал, якобы заболевший тяжелой формой ангины. Предполагают, что вирус был из спецлаборатории НКВД, а умереть от его распыления должен был сразу и Горький, но выжил благодаря природной закалке, и пришлось добить уже прямой инъекцией яда. А накануне смерти Горького заменили и медсестру, дававшую ему лекарства, и в момент смерти у его постели была только последняя любовница Мария Будберг; не имея никакого медицинского образования, именно она дала Горькому какое-то последнее лекарство в его жизни.
Мария Будберг давно была агентом НКВД, еще в заграничный этап жизни Горького освещавшей его для кураторов с Лубянки, сейчас это твердо установлено документами. Эту загадочную роковую женщину Марию Закревскую-Бенкендорф-Будберг называли «красной Мата Хари», еще в 1918 году она была любовницей английского разведчика в России Локкарта, арестована вместе с ним и завербована в ВЧК лично Яковом Петерсом. Не так давно бывший разведчик КГБ и писатель Леонид Колосов нашел в лубянских архивах подтверждение осведомительской работы Марии Будберг на ГПУ в отношении Горького, и Колосов тоже был уверен в участии Будберг в тайном отравлении писателя. С обострением болезни Горького она срочно прибыла в СССР из Европы, хотя с писателем ранее почти порвала отношения и жила со знаменитым английским писателем-фантастом Гербертом Уэллсом, как подозревают, прибыла она в Москву вызванная срочным приказом спецслужб.
А в последний день жизни Горького на дачу Мария Будберг прибыла в сопровождении лично Ягоды и двух сотрудников его ведомства в штатском. После же выдачи «последнего лекарства» (некоей таблетки, которую Горький якобы несколько раз пытался выплюнуть) и смерти Алексея Максимовича она дачу спешно покинула опять же в сопровождении тех же двух сотрудников службы Ягоды. А затем сюда же к одру умиравшего Горького прибудет и сам Сталин и будет шипеть из-за чего-то на Ягоду, даже заявит горьковским секретарям, что Ягоде здесь делать нечего. Все эти обрывки мозаики дают вполне приемлемую версию умышленного отравления Горького НКВД руками своего агента, гораздо более убедительную, чем обычно в случаях «странных смертей».
Хотя однозначного вывода о ликвидации Горького НКВД с участием бывшей его любимой женщины так никто и не сделал, возможна и естественная смерть, с легкими у него давно были серьезные проблемы. Приходилось сталкиваться и с оригинальной версией в любовно-шекспировском стиле о том, что Мария Будберг отравила своего знаменитого любовника из личных побуждений, без принуждения ее к этому НКВД и Ягодой. О такой версии в своей книге «Горький» упоминал известный горьковед Павел Басинский, но эта версия уж очень экзотична и практически не проверяема теперь никакими фактами.
Хотя нельзя не отметить, что мотив для такой ликвидации Горького у власти и ее спецслужбы не столь уж полноценный. Мелкие литературные споры и заступничество за нескольких опальных коллег из писателей такой фигуре, как Алексей Максимович, вполне могли бы простить. Был другом Бухарина с Ягодой – но мало ли других их друзей в 1937 году по сигналу власти от них отвернулись и предали. Все же ни к какому явному диссидентству в отношении к Сталину Горький до самой своей смерти не склонился. На посту главы советских писателей продолжал четко проводить большевистскую линию, в газетах пел осанну Беломорканалу, а в своей публицистике все так же славил советскую власть. Спецслужбам же и Ягоде, честно говоря, вообще трудно представить, чем Горький мог быть опасен. Своей поздней публицистикой писатель даже сделал НКВД посмертный подарок в виде суровой фразы: «Если враг не сдается, его уничтожают!» Эту горьковскую цитату чекисты уже после его смерти сделают своим паролем, страшным саундтреком к бойне 1937–1939 годов. Очень легко предположить, что и бойню 1937 года Горький мог бы с тем же энтузиазмом поддержать своим пером и словом, найдя и ей множество объяснений для Сталина.
В отличие от смерти Горького не слишком убедительны попытки доказать организацию ГПУ в 1930 году убийства Владимира Маяковского под видом самоубийства. Равно как не столь убедительна и параллельная версия об умышленном доведении поэта до выстрела в себя чекистской операцией, включая пассажи о специально для этого присланном в подарок с Лубянки пистолете. Как, например, ничем документально не подтверждена версия об убийстве под видом самоубийства сталинского наркома тяжелой промышленности Орджоникидзе, к которому якобы прямо перед роковым выстрелом заходил в комнату неопознанный курьер с Лубянки.
В отличие от самого «пролетарского писателя» Горького самый «пролетарский поэт» той эпохи Маяковский ни в какие принципиальные споры с советской властью вступить не успел, да и по своей значимости влиянием, подобным влиянию на вождей страны Горького, не обладал. Никакого мотива для власти или ГПУ здесь не просматривается, а инсценировать самоубийство после убийства не в пример труднее, чем действительно больного человека подтолкнуть к краю нужным «лекарством» из рук женщины, которой тот полностью доверяет. Тем более что Маяковский застрелился в состоянии давно тянувшейся у него глубокой депрессии на почве литературных споров и личных переживаний, застрелился сразу после ухода от него в результате очередной ссоры его любовницы актрисы Вероники Полонской. Да и бывшей любовнице Лиле Брик поэт несколько раз угрожал самоубийством накануне, по ее словам, даже пытался стреляться, но тот самый подаренный от ГПУ пистолет дал осечку.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
